Николай Константинович Рерих

[Надежда Лебедева]

Цветы, сияющие сквозь столетие

Татьяна Чечинa

Поэзия Николая Константиновича Рериха не так широко известна по сравнению с его картинами, книгами и общественно-культурными проектами мирового значения. Поэтический жанр всегда требует особого внимания к себе, тонкого настроя, если говорить о настоящем искусстве. Стихи Рериха необыкновенны и по форме, и по смысловой наполненности; они пронизаны глубокой философией, метафоричны, символичны, написаны возвышенным «белым стихом».

За тридцать лет работы Тверской Рериховской организации было немало просветительских программ и концертов, где звучали стихи Николая Рериха. Исполнители стихов поэтесса Татьяна Чечина и актёр Тверского театра драмы, заслуженный артист РФ Вячеслав Грибков записали аудио диск, из которого появилась и видео версия музыкально поэтической композиции.

Сто лет назад, в 1921 году Николай Константинович Рерих подготовил первый сборник своих стихов под названием «Цветы Мории». Он был напечатан в Германии в берлинском издательстве «Слово» (гонорар за издание был перечислен в пользу голодающих в России). Книга вызвала огромный интерес у европейских и русских почитателей поэзии. Стихи сборника автор скомпоновал в три раздела, которые назвал «сюитами»: «Священные знаки», «Благословенному», «Мальчику»; название каждого стихотворения Рерих даёт оригинально – по его последнему слову. В предисловии европейского издания было отмечено, что русский писатель Л.Н. Андреев назвал стихи Рериха «Северным сиянием», А.М. Горький определил их как «Письмена», считая Рериха «величайшим интуитивистом современности». В заключении предисловия выражалась надежда на то, «что эта поэзия тайны, мужества и любви будет настольной книгой каждого русского…»

Комментируя видео работу по стихам Н.К. Рериха, Татьяна Чечина отмечает: «В нашу композицию мы включили не все стихотворения Николая Константиновича – их значительно больше. И также отошли от структуры книги, решили не придерживаться точной последовательности частей – исходили непосредственно из внутреннего ощущения исполнения стихов. В композицию мы включили несколько произведений, которых нет в первом издании книги, и заканчиваем очерком «Он», написанным значительно позднее всех стихотворений, но этот финал для нас стал естественным продолжением предшествующей поэтической части.

Долгие годы мы читали стихи Рериха, записывали в студии, декламировали в художественных программах, но глубинные смыслы открывались медленно. И наши зрители, которые слушали с большим интересом и вниманием, говорили, что стихи трудны для понимания. Да и сам Николай Константинович вспоминал, что, сделав попытку несколько раз почитать стихи публично, убедился, что люди не понимают их.

Восприятие стихов, их смыслов и образов во многом определяет знакомство с биографией Рериха и с Учением Живой Этики, которое пронизывает всё искусство Николая Константиновича и, конечно, является основой его мировоззрения. Сегодня есть широкая возможность познакомиться с этими базовыми основами, и потому нам легче проникать в космизм рериховской поэзии. И становится понятно название сборника, название его частей-сюит и весь образный ряд. Сейчас слово «космизм» всё чаще используется в контексте искусства и философии. Но речь, конечно, не о космонавтике, не о техническом освоении космического пространства, а о глубинном постижении Космоса со всеми его тонкими планами, энергиями – а, значит, и о человеке, о его внутреннем, духовном мире и путях его постижения.

Магия творчества Рериха такова, что этот чудесный материал притягивает снова и снова. И вот в год столетия выхода первого сборника стихов Николая Константиновича «Цветы Мории» мы представляем видео версию нашего прочтения их, нашего ощущения. И надеемся, что нынешний зритель, посмотрев эту работу, потянется к стихам Н.К. Рериха и прочитает их своим сердцем».

https://www.toroo.ru/deyatelnost/creati ... z-stoletie

[Евгений]

Онлайн-лекция «Литературные очерки Н.К. Рериха как источник познания космической реальности»

Дорогие друзья!

Международный Центр Рерихов (МЦР), Международный комитет по сохранению наследия Рерихов, Московское отделение МЦР продолжают культурную программу «Значение наследия Рерихов для России».

9 ноября 2023 года (четверг) в 16:00 в рамках программы состоится лекция «Литературные очерки Н.К. Рериха как источник познания космической реальности».

Николай Константинович Рерих (1874–1947), выдающийся русский художник, мыслитель и ученый, общественный деятель, организатор науки, является также автором около 30 книг, вышедших при его жизни. С 1922 по 1947 год в Риге, Берлине, Харбине, Нью-Йорке, Аллахабаде были изданы сборники «Пути Благословения», «Держава Света», «Твердыня Пламенная», «Священный Дозор», «Врата в Будущее», «Нерушимое», «Химават» и другие, в которых содержатся его литературно-философские очерки. Многие из них впервые увидели свет в 1990-х годах в трехтомнике «Листы дневника», изданном Международным Центром Рерихов в Москве. Всего в вышеназванных сборниках было опубликовано свыше тысячи очерков, которые и стали предметом исследования.

В 1920-е годы, когда в научном знании, искусстве, философии формировались новые представления о единстве человека, планеты и космоса, начала выходить в свет серия книг под общим названием «Учение Живой Этики». В книгах освещались проблемы космической эволюции человечества, отмечалась важная роль в ней культуры человека. Философские идеи Живой Этики находили свое воплощение в картинах, научной работе, общественной деятельности Н.К. Рериха и, конечно, в его очерках, где эти идеи развивались и анализировались.

Очерки Н.К. Рериха предназначены не только для расширения нашего кругозора, они дают много необходимого материала для развития научного познания, того, в чем нуждается современная нам наука. Это связано с новым подходом к изучению явлений природы, космоса и человека.

Лектор: Ирина Юрьевна Дьяченко, кандидат культурологии, руководитель Объединенного Научного Центра проблем космического мышления МЦР (Москва, Россия).

Лекция «Литературные очерки Н.К. Рериха как источник познания космической реальности» будет проходить в онлайн-формате.

https://icr.su/rus/news/icr/detail.php?ELEMENT_ID=7832

https://www.youtube.com/watch?v=-osNx2Ux3-Y

[Надежда Лебедева]

Фильм Татьяны Борщ. «Николай Рерих. Под Знаменем Мира» (2019)

https://www.youtube.com/watch?v=c_BHduGPfL0

[Надежда Лебедева]

Круглый стол «Проблемы сохранения и изучения наследия Н.К. Рериха в России»

13 декабря 2023 года в 12:00 (московское время) Международный Центр Рерихов проводит Круглый стол «Проблемы сохранения и изучения наследия Н.К. Рериха в России».

Н.К. Рерих – великий русский художник, мыслитель, ученый, миротворец, общественный деятель международного уровня. Все его творчество и деятельность были пронизаны гуманистическими и философскими идеями Живой Этики. Положения этого Учения дают представление о процессе эволюции, который охватывает не только нашу планету и человечество, но и всю систему мироздания в целом. Человек рассматривается как важнейшая часть этой системы, в связи с чем определяются цель его земного бытия и задачи, связанные с дальнейшим восхождением по лестнице космической эволюции. Все это нашло отражение в многочисленных трудах Н.К. Рериха, его живописном и литературном творчестве, научных изысканиях, широкой международной культурно-просветительской и общественной деятельности.

Возвращение на родину наследия Н.К.Рериха было сопряжено со многими трудностями и трагическими последствиями. Первая часть наследия Николая Константиновича Рериха привезена в СССР в 1957 году его старшим сыном Ю.Н. Рерихом, выдающимся ученым с мировым именем, и передана Министерству культуры с условием создания музея. Наследие было принято, обещание дано, но не выполнено. После внезапной смерти Ю.Н. Рериха в 1960 году значительная часть привезенного им наследия, оставшегося в его московской квартире, была разграблена. Мечта Н.К. Рериха о создании на родине музея, который вел бы работу по популяризации его творчества и сохранению наследия, была осуществлена младшим сыном, С.Н. Рерихом, выдающимся художником, мыслителем, ученым и общественным деятелем. С помощью своего доверенного лица, ученого, индолога, общественного деятеля Л.В. Шапошниковой (1926–2015), в Москве в 1993 году он создал общественный Музей имени Н.К. Рериха Международного Центра Рерихов. Более 25 лет в Музее успешно проводилась многоплановая работа по сохранению, популяризации и изучению творческого наследия семьи Рерихов. Тем не менее в 2017 году экспозиция Музея был варварски разрушена руководством государственного Музея искусств народов Востока при активной поддержке Министерства культуры, а наследие незаконно изъято у МЦР. Эти два акта вандализма, совершенные во второй половине ХХ и начале XXI века по отношению к наследию Н.К. Рериха, завещанному им России, нанесли серьезный удар по культуре страны.

На сегодняшний день существует несколько тысяч публикаций, посвященных Н.К. Рериху и Учению Живой Этики, что является доказательством огромного интереса к этому уникальному наследию человечества, однако многие из публикаций дают неадекватную оценку и анализ жизненной деятельности и творческого наследия Н.К.Рериха. Это связано с тем, что в обществе еще недостаточно осознано значение наследия, его мировоззренческая, гуманистическая и нравственная составляющая. Наконец не осознана его предназначенность, прежде всего, для России, для осмысления ее прошлого, настоящего и будущего, ее истории и культуры.

На круглом столе предполагается рассмотреть ряд вопросов, связанных с насущными проблемами сохранения и изучения наследия Н.К. Рериха.

Круглый стол будет проходить в режиме онлайн.

Участники:

Александр Витальевич Стеценко, вице-президент МЦР;
Виктор Васильевич Фролов, доктор философских наук, профессор;
Любовь Владиславовна Хоменок, кандидат педагогических наук, руководитель отдела развития Музея имени Н.К.Рериха;
Ирина Юрьевна Дьяченко, кандидат культурологии, руководитель ОНЦ КМ МЦР.

https://icr.su/rus/news/icr/detail.php?ELEMENT_ID=7856


https://www.youtube.com/watch?v=DgV2CMHdT-I

[Надежда Лебедева]

13 декабря - День памяти Николая Константиновича Рериха

С.Н. Рерих. Портрет Н.К.Рериха на фоне гор [Портрет Н. К. Рериха около камня с Чинтамани]. 1934 год.

...Первым живописным увлечением Святослава Николаевича был портрет, и он написал их множество. «Когда я пишу портрет, меня главным образом интересует характер человека, и я стараюсь писать портреты с тех людей, которых знаю». Одни из лучших его портретов — портреты родителей.

...Через три года художник пишет превосходный портрет отца, стоящего на фоне гор, — «Профессор Николай Рерих». В нем то же выражение непреклонности духа и спокойной мудрости. Величественный гималайский пейзаж с высокими крутыми пиками не мешает восприятию портрета, но, как всегда, идейно глубоко созвучен с духовной сущностью портретируемого. Лаконично и монументально трактованная фигура в черном плаще выделяется четким силуэтом на фоне гор, которые Николай Константинович так любил. Горы Гималаев и Тибета хранят много знаков, связанных с легендами и философией местных народов, с их богатым фольклором, который много изучался Николаем Константиновичем. Не случайно рядом с портретом запечатлен древний символ ламаизма — скачущий конь с волшебным камнем на спине.

С.И. ТЮЛЯЕВ. Святослав Рерих. Альбом. М.: Изобразительное искусство, 1977. - 104 с. илл. (с.17)

Портрет Н.К. Рериха.jpg (111.62 KiB) 637 просмотра

[Надежда Лебедева]

День памяти Николая Константиновича Рериха

13 декабря 1947 года в Индии ушел из жизни великий русский художник, философ, ученый, путешественник и общественный деятель Николай Константинович Рерих. О его мировом признании свидетельствует тот факт, что более ста институтов, академий, научных корпораций, культурных учреждений во всем мире избрали его своим почетным и действительным членом. С огромным уважением относились к художнику и в самой Индии – с Николаем Константиновичем были лично знакомы известные индийские философы, ученые, писатели, общественные деятели. Многие простые индийцы почитали его как великого мудреца.

Создание философии космической реальности – Живой Этики, проведение грандиозной Центрально-Азиатской экспедиции, открытие Института Гималайских исследований «Урусвати», Пакт Рериха и Знамя Мира – все это важнейшие эволюционные действия, предпринятые Рерихами под руководством духовных Учителей, которых многовековая традиция Индии чтит как Махатм, Великих душ.

Николай Константинович Рерих всегда оставался патриотом и российским гражданином, имея при себе лишь один паспорт – России. Мысль о возвращении на Родину не покидала его

На месте его погребального костра, перед ликом величественных снежных вершин был установлен большой прямоугольный камень, на котором высечена надпись:

«15 декабря 1947 года здесь было предано огню тело Махариши Николая Рериха – великого русского друга Индии. Да будет мир».

Предлагаем вашему вниманию очерки Н.К.Рериха «Любите Родину» и «Россия».


Н.К. Рерих

ЛЮБИТЕ РОДИНУ

Накануне Нового Года повелительно скажем: любите Родину! Скажем словами великого Гоголя. Они были произнесены ровно сто лет тому назад. Не устарела мысль Гоголя. Не устарел его полнозвучный язык. Народ чтит Гоголя, и нет такого угла в русских просторах, где бы молодое сердце не внимало заветам любимого мыслителя. Слушаем:

«Для русского теперь открывается путь, и этот путь – есть сама Россия. Если только возлюбит русский Россию, возлюбит и все, что ни есть в России. <…>

Но прямой любви еще не слышно ни в ком – ее нет-таки и у вас. Вы еще не любите Россию: вы умеете только печалиться да раздражаться слухами обо всем дурном, что в ней ни делается; в вас все это производит только одну черствую досаду да уныние. Нет, это еще не любовь, далеко вам до любви – это разве только одно слишком еще отдаленное еще ее предвестие. Нет, если вы действительно полюбите Россию, у вас пропадет тогда сама собою та близорукая мысль, которая зародилась теперь у многих честных и даже умных людей, то есть будто в теперешнее время они уже ничего не могут сделать для России и будто они ей уже не нужны совсем; напротив, тогда только во всей силе вы почувствуете, что любовь всемогуща и что с нею можно все сделать. Нет, если вы действительно полюбите Россию, вы будете рваться служить ей; не в губернаторы, но в капитан-исправники пойдете, последнее место, какое ни отыщется в ней, возьмете, предпочитая одну крупицу деятельности на нем всей вашей нынешней бездейственной и праздной жизни. Нет, вы еще не любите России. А не полюбивши России, не полюбить вам своих братьев. <…>

Русь, куда ж несешься ты? Дай ответ. Не дает ответа. Чудным звоном заливается колокольчик; гремит и становится ветром разорванный в куски воздух; летит мимо все, что ни есть на земле, и, косясь, постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства».

И через сто лет дала Русь ответ: «Вперед, вперед, вперед! Во благо человечеству!».

31 Декабря 1944 г.

Рерих Н.К. Из литературного наследия. М.: Изобразительное искусство, 1974


* * *


Н.К. Рерих

РОССИЯ

В основу очерка легло письмо Н.К. Рериха к писателю Вс.Иванову

Начальные главы Вашей работы догнали меня уже в монгольской пустыне. Хотя знаю, что эта моя весточка дойдет до Вас не скоро, но все же не могу не написать Вам.

Уж больно глубоко и правильно чуете Вы Россию. Мало где встречались мне определения, подобные Вашим. В яркой мозаике Вы сложили многообразный лик великой России. И сложили этот лик в дружелюбии ко всем частям его. Именно прошли по вехам добрым. Лишь добрые знаки отмечают путь верный.

Вы говорите: «Россия не только государство... Она – сверхгосударство, океан, стихия, которая еще не оформилась, не влегла в свои, предназначенные ей берега. Не засверкала еще в отточенных и ограненных понятиях в своем своеобразии, как начинает в бриллианте сверкать сырой алмаз. Она вся еще в предчувствиях, в брожениях, в бесконечных желаниях и бесконечных органических возможностях.

Россия – это океан земель, размахнувшийся на целую шестую часть света и держащий в касаниях своих раскрытых крыльев Запад и Восток.

Россия – это семь синих морей; горы, увенчанные белыми льдами; Россия – меховая щетина бесконечных лесов, ковры лугов, ветреных и цветущих.

Россия – это бесконечные снега, над которыми поют мертвые серебряные метели, но на которых так ярки платки русских женщин, снега, из-под которых нежными веснами выходят темные фиалки, синие подснежники. Россия – страна развертывающегося индустриализма, нового, невиданного на земле типа, неопределенного пока...

Россия – не единая раса, и в этом ее сила. Россия – это объединение рас, объединение народов, говорящих на ста сорока языках, это свободная соборность, единство в разности, полихромия, полифония.

Россия – не только страна мгновенного настоящего. Она – страна великого прошлого, с которым держит неразрывную связь. В ее березовых солнечных рощах по сей день правятся богослужения древним богам. В ее окраинных лесах до сей поры шумят священные дубы, кедры, украшенные трепещущими лоскутками. И перед ними стоят бедные глиняные чашки с кашей – жертвой. Над ее степями плачут жалейки в честь древних божеств и героев.

Россия — страна православия, этой самой живой религии, безнасильной, бесспорной, тактичной, которая никогда не преследовала своих противников. И в то же время Россия –страна многих религий, которые все уживаются между собою, соединяясь не в человеческом ограниченном догматическом плане, а в верхних райских подоблачных высотах.

Россия есть страна византийcких куполов, церковного звона и синего ладана, которые несутся из великой и угасшей наследницы Рима – Византии, второго Рима. И придают России неслыханную красоту, запечатленную в русском искусстве. Россия – могучий, хрустальный водопад, дугою вьющийся из бездны времени в бездну времен, не охваченный доселе морозом узкого опыта, сверкающий на солнце радугами сознания, гудящий на весь мир кругом могучим утверждением всеславянского бытия.

Россия грандиозна. Неповторяема.

Россия – полярна. Россия – мессия новых времен.

Россия – единственная страна в мире, которая величайшим праздником своим славит праздник утверждения жизни, праздник воскресения из мертвых, радуясь заре весеннего расцвеченного дня, с огнями крестных ходов под утренним яхонтовым, парчовым, заревым небом».

Не странно ли, что в письме к Вам выписываю Ваши же слова. Но слова эти так верны, так душевны, так красивы, что просто хочется в них еще раз пережить запечатленные в них образы. Ведь нужно не только знать, их нужно полюбить. Чем больше мы всеми звуками и красками, всеми иероглифами бытия их запечатлеем, тем больше будет явлено правды, а ведь это так нужно. Так спешно нужно.

В дальнейшем Вашем обзоре строения русского самобытного искусства Вы правильно помянули В.В.Стасова. С Вами вместе и я мысленно еще раз помянул его. Ведь он, так сказать, впервые ввел меня в хранилища Публичной библиотеки. Он допустил меня к сокровищам этого хранилища и поддержал в моих первых зовах о России.

Помню нашу переписку с ним. Всегда я ему писал в виде старинных русских грамот, и он всегда радовался, если слог и образность были исконными. Иногда он отвечал мне тем же истинным слогом. А иногда добродушно подсмеивался, говоря: «Хотя Ваша пожелтелая грамота и припахивала свежим кофием, но дух-то ее оставался русским, настоящим русским». Помню его фельетон о моей картине «Поход», в котором он понял желанное мне основное устремление. У Курбатова была фотография наша, снятая у его знаменитого отягченного книгами стола в Публичной библиотеке. Когда Вы приводите стасовские цитаты, мне так живо рисуется и Публичная библиотека, и все те хорошие, замечательные люди, приходившие к его радушному столу. Он же, Стасов, свез меня и познакомил со Львом Толстым после моей картины «Гонец».

Когда же Вы поминаете Мусоргского, дядю Елены Ивановны, то тем самым вызываете во мне обиход Шаховских, Путятиных, Голенищевых-Кутузовых и всех, родственно связанных с нашим великим композитором. Трагедия жизни Мусоргского тоже была истинно русской трагедией. Может быть, при встрече я уже поминал Вам, что в одном имении, по неведению, были сожжены многие рукописи великого творца.

Не помню, говорили ли мы с Вами о семье Римских-Корсаковых, о других членах «могучей кучки» и о передвижниках, с которыми мне еще пришлось встретиться. Ведь Куинджи, Шишкин, Репин, Суриков, Нестеров, Васнецовы – все это было и близким и поучительным.

Вы правильно поминаете и нападки на все национальное. Между тем именно этим-то национальным, русским, искусство России было так оценено на Западе. Казалось бы, этот яркий, всем известный пример должен быть достаточным укором для всех тех, кто пытался свернуть мощную реку русского творчества в чуждое ей русло. Правильно Вы поминаете слова Стасова: «Всякий народ должен иметь свое собственное национальное искусство, а не плестись в хвосте других по проторенным колеям, по чьей-либо указке». В этих словах вовсе не было осуждения иноземного творчества. Для этого Стасов был достаточно культурный человек; но как чуткий критик он понимал, что русская сущность будет оценена тем глубже, если она выявится в своих прекрасных образах. А сколько прекраснейших и глубочайших образов дает Россия. Сказанное и несказанное, писаное и неписаное, как в старинных синодиках, остаются неизреченными образы величественные. В этой еще несказанности и заключается та скрытая народная, та чаша неотпитая, о которой и Вы так сердечно чуете.

Надеюсь, что и дальнейшие Ваши главы, хотя и медленно, но достигнут меня и принесут еще радость. Помните мою картину «Три радости». Хожалый гусляр повещает поселянину о трех радостях. Сам святой Егорий коней пасет, сам Никола Чудотворец стада уберег, а сам Илья Пророк рожь зажинает. Не знаю, где осталась сама картина. В книге Эрнста есть маленькое воспроизведение ее. Всякие, еще несказанные радости живут в сердце.


* * *

Сегодня ночью, с вихрем, ударил сильный мороз и снег. В наших юртах стало холодно, даже часы остановились. Утром засияло красно солнышко в буквальном смысле, а все бугры и горы забелели, зарозовели и засинели в нежданном снеговом уборе. Со ступеней бывшего храма окружающая местность мне напомнила две моих картины. Одну – из далекой Карелии, другую – из тибетского Чантанга. Такие же холмы были и в моей картине 15-го года «Зовущий». Все зовы о том же. Величие простора едино. Спасибо за Ваше слово о России, которая мне так по сердцу.

26 Апреля 1935 г.

Цаган Куре

Рерих Н.К. Нерушимое. Рига: Угунс, 1936


Ссылки:


Рерих С.Н. Щедрый синтез. Бангалор, 1964 года

Рерих Николай Константинович (раздел на сайте Международного Центра Рерихов)

Рерих С.Н. Слово об отце. Выступление в Академии художеств СССР на научной конференции, посвященной столетию со дня рождения Н.К.Рериха, 25 ноября 1974 года

Шапошникова Л.В. Н.К.Рерих как мыслитель и историк культуры. Опубликовано в сборнике РАН Новая и новейшая история. – 2006. – № 4. – C.128–165

Выдающиеся люди о Николае Константиновиче Рерихе

Хронология жизни и творчества Н.К.Рериха

Мировое признание

Малая планета «Рерих»

Н.К.Рерих о Культуре

Пакт Рериха

Центрально-Азиатская экспедиция

Институт «Урусвати»

Фильмы о жизни и эволюционной деятельности семьи Рерихов

Николай Рерих (1976)

Письмена. Николай и Святослав Рерихи (2004)

Аудиокнига Л.В.Шапошниковой «Мастер». Часть 1

Аудиокнига Л.В.Шапошниковой «Мастер». Часть 2

Аудиокнига Л.В.Шапошниковой «Мастер». Часть 3

Рерих С.Н. Щедрый синтез. Бангалор, 1964 года

Рерих С.Н. Слово об отце. Выступление в Академии художеств СССР на научной конференции, посвященной столетию со дня рождения Н.К.Рериха, 25 ноября 1974 года

Шапошникова Л.В. Н.К.Рерих как мыслитель и историк культуры. Опубликовано в сборнике РАН Новая и новейшая история. – 2006. – № 4. – C.128–165

https://icr.su/rus/news/icr/detail.php?ELEMENT_ID=7858

[Надежда Лебедева]

Лекция «Образ Н.К. Рериха в изобразительном искусстве России первой половины ХХ века»

Международный Центр Рерихов (МЦР), Международный комитет по сохранению наследия Рерихов, Московское отделение МЦР продолжают культурную программу «Значение наследия Рерихов для России».

25 декабря 2023 года (понедельник) в 12:00 (московское время) в рамках программы состоится лекция «Образ Н.К. Рериха в изобразительном искусстве России первой половины ХХ века», которая пройдет в онлайн-формате.

Личность выдающегося русского художника, ученого, мыслителя, путешественника и общественного деятеля Николая Константиновича Рериха привлекала внимание многих его современников. О нем писали искусствоведы Сергей Эрнст и Эрих Голлербах; художественные критики Иван Лазаревский, Сергей Маковский и Александр Ростиславов; поэты Юргис Балтрушайтис, Рабиндранат Тагор, Рихард Рудзитис, Максимилиан Волошин; писатели Леонид Андреев, Алексей Ремизов, Георгий Гребенщиков и многие другие. Известные русские художники Александр Головин, Борис Кустодиев, Борис Григорьев, Давид Бурлюк, Святослав Рерих, скульптор Глеб Дерюжинский неповторимо и убедительно запечатлели образ Н.К. Рериха в живописи и ваянии. Все они, каждый по-своему, стремились передать не только облик своего великого соотечественника, но и особенности его личности – эмоциональное состояние, характер, отношение к внешнему миру, богатство дум и чувств.

Академик Л.В. Шапошникова, опираясь на идеи Живой Этики, которую она называла философией космической реальности, убедительно показала, что жизнь как Макрокосм и выдающаяся личность как микрокосм представляют собой целостное явление, в котором проявляется и земная материя, и то, что лежит «поверх явлений текущего времени», «поверх накипи жизни», а именно вечный и неизменный духовный мир. Синтез временного и вечного ярко представлен в искусстве самого Н.К. Рериха, в его научных поисках и исследованиях единого источника культур, просветительской и общественной деятельности по защите и сохранению памятников старины. Передать в портрете всю неисчерпаемость такой многогранной личности, каким был Н.К. Рерих, дано только незаурядному мастеру кисти. Несмотря на многообразие подходов и стремлений постичь внутренний мир художника-мыслителя, по словам Елены Ивановны Рерих, жены, спутницы, уникального философа, «многогранность его творчества и красота всего внутреннего существа остаются неисчерпанными».

В лекции будут рассмотрены прижизненные портреты Н.К. Рериха в живописи и скульптуре, вошедшие в историю русского искусства первой половины ХХ века.

Лектор: Елена Станиславовна Кулакова, кандидат искусствоведения, руководитель Народного музея семьи Рерихов Библиотеки им. Д.С. Лихачева (г. Новокузнецк).

https://www.youtube.com/watch?v=dIBF8w640wo

https://icr.su/rus/news/icr/detail.php?ELEMENT_ID=7866

[Надежда Лебедева]

НИКОЛАЙ РЕРИХ — ХУДОЖНИК И ПРОВИДЕЦ

Выступление С.Н.Рериха по индийскому радио к 90-летию
со дня рождения Николая Константиновича Рериха
9 октября 1964 года

В долине Кулу, древней Кулуте, в Наггаре, на виду у снежных вершин, среди деодаров и синих сосен стоит большой прямоугольный камень. На нем следующая надпись: «13-го декабря 1947 года здесь было предано огню тело Николая Рериха — великого русского друга Индии. Да будет мир». Камень стоит, будто алтарь, изваянный самой рукой природы, которая придала ему вид почти совершенного прямоугольника. Это осколок, который отделился от ближнего утеса как будто для того, чтобы отметить место, где был кремирован певец Гималаев, запечатлеть место его последнего успокоения. Сегодня, 9 октября, прошло 90 лет со дня рождения моего отца Николая Рериха. Скажу несколько слов о нем.
Наш покойный премьер-министр Джавахарлал Неру при открытии выставки картин моего отца сказал:
«Когда я думаю о Николае Рерихе, я поражаюсь размаху и богатству его деятельности и творческого гения. Великий художник, великий ученый и писатель, археолог и исследователь, он касался и освещал так много аспектов человеческих устремлений. Уже само количество изумительно — тысячи картин, и каждая из них — великое произведение искусства. Когда вы смотрите на эти полотна, из которых многие отображают Гималаи, кажется, что вы улавливаете дух этих великих гор, которые веками возвышались над равнинами Индии и были нашими стражами. Картины его напоминают нам многое из нашей истории, нашего мышления, нашего культурного и духовного наследства, многое не только о прошлом Индии, но и о чем-то постоянном и вечном, и мы чувствуем, что мы в долгу по отношению к Николаю Рериху, который выявил этот дух в своих великолепных полотнах».
Трудно в краткой радиопередаче достаточно точно обрисовать человека, который прожил такую необычную жизнь и оставил такое огромное наследие. Я задержусь лишь на некоторых наиболее важных аспектах его жизни.
Всякий раз, когда я думаю о моем отце, я вижу перед собою его ясное и задумчивое лицо. Его добрые фиолетово-синие глаза, которые временами могли становиться совершенно темными. Я слышу его спокойный голос. Он никогда не повышал его, и все выражение его лица отображало ту удивительную выдержку и самообладание, которые являлись основами его характера. Это было спокойствие совершенного человека, серьезного и приветливого, вдумчивого, с замечательно острым чувством юмора.
Во всех его движениях была уравновешенная гармония. Он никогда не спешил, и все же его работоспособность была изумительной. Когда он рисовал или писал, то делал это со спокойной обдуманностью. Когда он писал своим крупным и четким почерком, то никогда не исправлял и не менял своих предложений, и менее всего своих мыслей. Это было постоянное поступательное устремление к известной определенной цели, и это можно сказать о всей его жизни. При всех обстоятельствах, в наиболее трудных положениях он оставался спокойным и сдержанным и никогда не колебался в своих решениях.
Еще в школьные дни он ставил перед собой высокие идеалы великих итальянских мастеров эпохи Возрождения — Леонардо да Винчи и Микеланджело. Уже будучи студентом, он писал об этих великих личностях, этой полной самоотверженности в поисках красоты и служении ей.
Николай Константинович родился в 1874 году в Санкт-Петербурге, в России, в семье древнескандинавского происхождения. Он одновременно посещал Академию художеств и несколько факультетов университета, в том числе, исполняя желание отца, факультет юридических наук. Позже учился за границей. Он был одарен блестящими умственными способностями исследователя и удивительной памятью, которая никогда не забывала, что ей было доверено.
Свои археологические исследования и раскопки он начал, когда ему было восемнадцать лет. Годы, которые он прожил в России, были замечательнейшим примером человеческой самоотверженности и подвига. Он шел в ногу с передовым искусством, возглавлял целый ряд просветительных учреждений, принимал участие во множестве других предприятий. Ко всему этому он писал тысячи картин, фрески, создавал мозаики для общественных зданий и церквей, работал над декорациями и костюмами для опер и балетов, писал книги, очерки об искусстве и археологии, небольшие рассказы, сказки и стихотворения, проводил исследования по археологии, истории. Он находил также время для собирания замечательных коллекций по искусству и археологии, которые были одними из лучших в России.
Некоторые из его декораций и костюмов к «Князю Игорю» и «Весне Священной», которые были поставлены в Париже Дягилевым, стали классическими для сцены.
Это трагедия, что большинство фресок, исполненных им, не пережили разрушительных действий войн и остались для нас лишь в репродукциях и первоначальных эскизах.
Признание и слава пришли в ранний период творческой жизни моего отца. Когда он окончательно решился предпринять кругосветное путешествие, ему было 43 года, а он был уже мировой известностью.
Философская мысль Востока привлекала его с самых ранних лет. Книги Шри Рамакришны, Свами Вивекананды и других были изданы в России в начале нашего столетия. Стихотворения и поэмы Тагора были прекрасно переведены на русский язык великим литовским поэтом Балтрушайтисом. В то время в Париже русским знатоком искусства Голубевым была организована выставка индийского искусства. Отец посвятил этой выставке одну из своих статей и закончил ее следующими словами:
Живет в Индии красота.
Заманчив великий индийский путь.

Этот «путь» привел его впоследствии в Индию, чтобы открыть для себя самого и для других красоту этой страны, изобразить, как никто до него не изображал, величие, утонченную красоту и внутреннее значение Гималаев.
Изучение философии и восточной мысли было постоянным мотивом в его внутренних поисках. Эти поиски золотой нитью прошли через всю его жизнь.
Естественно может возникнуть вопрос: нашел ли он то, что искал? Оправдались ли его ожидания? Да, тысяча раз — да! Из своих сокровеннейших тайников Жизнь открыла перед ним свои трансцендентальные дары, сделала его судьбу бесконечно богатой возможностями, откровениями и высокими соприкасаниями.
Он путешествовал повсюду, не только по России, Европе и Новому Свету, но также по Азии, и его длительные экспедиции прошли через Среднюю Азию, Монголию, Тибет, Китай и Японию. Много лишений было испытано, много трудностей надо было преодолеть. Во время одной из экспедиций караван был задержан местными властями и ему было запрещено продвигаться вперед. Пришлось провести зиму без зимнего оборудования на высоте 16 000 футов. Все вьючные животные погибли из-за недостатка корма и суровых климатических условий. Несмотря на все эти испытания, Николай Константинович продолжал свою работу, проводил свои исследования и писал свои прекрасные картины.
Моя мать была его постоянной спутницей. Философ и автор многих книг, она разделяла с отцом все его устремления и принимала участие во всей его работе. Многие из ее мыслей воплощены в его полотнах, много книг он посвятил ей. Так тесно было их творческое общение, что порою трудно провести черту, разделяющую их взаимовлияние и вдохновение.
Отец любил Индию, Гималаи и посвятил им книги, очерки и тысячи полотен. Тот «Великий Индийский Путь», который постоянно манил его, стал реальностью, когда он приехал в Индию. Он мог прикоснуться к самим истокам великих философий, древней трансцендентальной мысли. Он путешествовал по всей Индии и Гималаям и в конце концов поселился в Кулу, где жил и работал до своей смерти в 1947 году. Он всегда предвидел и надеялся на более тесное сотрудничество между Индией и Россией. В одной из своих статей об Индии, сочиненной во время экспедиции по Монголии, отец писал:
«О Бхарата, наипрекраснейшая, позволь мне послать тебе мой сердцем прочувствованный восторг перед всем тем величием и вдохновением, которым полны твои древние города и храмы, твои луга, священные реки и Гималаи».
Как художник Николай Константинович работал в уникальном, только ему присущем стиле. Он был блестящим колористом, у него было чудесное воображение и дар композиции. Многие из его картин оказались пророческими. Великий русский писатель Горький назвал его величайшим интуитивистом, а Леонид Андреев определил его искусство как «Державу Рериха».
Рабиндранат Тагор в 1920 году писал отцу:
«Ваши картины глубоко тронули меня. Они заставили меня осознать нечто очевидное, но нуждающееся в постоянном раскрытии: что правда беспредельна. <...> Картины ваши ясны и все же невыразимы словами, — ваше искусство ограждает свою независимость, потому что оно велико».
Знаменательной вехой в жизни Николая Константиновича стало подписание его Международного пакта по охране культурных ценностей во время войн и междоусобиц. Этот пакт, известный как Пакт Рериха, осуществился уже при жизни отца, а теперь он вошел в основу Договора, подписанного в 1954 году на Гаагском съезде всеми ведущими странами.
О моем отце существует огромная библиография, больше дюжины значительных монографий и сотни очерков и статей известных писателей и искусствоведов посвящены его искусству и творчеству. Несколько книг готовится к печати сейчас, и в Советском Союзе недавно вышла новая монография.
Многие страны отметили заслуги отца при его жизни. Он получил несколько высоких знаков отличия и состоял членом более чем полдюжины академий; был председателем, президентом, почетным членом бесчисленных организаций, научных корпораций и обществ.
Величайшим духовным наследством, оставленным Н.К.Рерихом потомкам, являются его картины и литературные произведения. Последние составляют около 27 томов, не считая множества очерков и статей.
Его наиболее известные книги — это Собрание сочинений (1914 г.), «Нерушимое», «Алтай – Гималаи», «Сердце Азии», «Держава Света», «Твердыня Пламенная», «Шамбала», «Пути Благословения», «Врата в Будущее», «Гималаи — Обитель Света».
Картин Н.К.Рериха насчитывается более 7000. Они рассеяны по всему свету, находятся в музеях и частных коллекциях. В Индии картины отца имеются во многих учреждениях, его картинам предназначены отдельные залы в Кала Бхаване в Бенаресе, в музее Тривандрума, в Аллахабадском музее, и новый зал будет открыт в музее Чандигарха.
Жизнь Н.К.Рериха — беспрестанные поиски знания, углубленное самопознание, синтез сосредоточенной творческой деятельности и служения людям.
С самых ранних лет он интуитивно чувствовал, что труд является великим очищающим и возвышающим жизненным принципом. Он верил, что сознательным трудом человек освобождает и очищает себя, что стремление творить нечто лучшее, более совершенное, поднимает нас на новую высокую ступень. Эти поиски совершенства, это сознательное усилие найти лучшее для всего выражение, этот беспрестанный ритм радостного труда являлись кредо моего отца в продолжение всей его жизни.
«Вера без дел мертва». Удары молота рождают из инертного металла осязаемые очертания.
СЕРДЦЕ, МУДРОСТЬ, ТРУД И ТЕРПЕНИЕ — вот принципы, которые были для отца наиглавнейшими. Усердно прилагая их ко всему, что он делал, Н.К.Рерих достиг завершенности и с уверенностью мог сказать:

Красотою объединяемся,
Красотою молимся,
Красотою побеждаем.

Из архива МЦР

https://lib.icr.su/node/762

[Надежда Лебедева]

Сергей Маковский Н.К. РЕРИХ
Есть художники, познающие в человеке тайну одинокой духовности. Они смотрят пристально в лица людей, и каждое лицо человеческое — мир, отдельный от мира всех. И есть другие: их манит тайна души слепой, безликой, общей для целых эпох и народов, проникающей всю стихию жизни, в которой тонет отдельная личность, как слабый ручей в темной глубине подземного озера.
Два пути творчества. Но цель одна. Достигая ясновидения, и те, и другие художники (сознательно или невольно) создают символ. Цель — символ, открывающий за внешним образом мистические дали. Так, от вершин одинокой личности к далям близкого бытия и от них снова к загадочной правде личного человека — смыкается круг творческой прозорливости.
У людей на холстах Рериха почти не видны лица. Они — безликие привидения столетий. Как деревья и звери, как тихие камни мертвых селений, как чудовища старины народной, они слиты со стихией жизни в туманах прошлого. Они — без имени. И не думают, не чувствуют одиноко. Их нет отдельно и как будто не было никогда: словно и прежде, давно, в явной жизни, они жили общей думой и общим чувством, вместе с деревьями и камнями, и чудовищами старины.
На этих холстах, мерцающих темной роскошью древних мозаик или залитых бледными волнами света, человек иногда только мерещится, или отсутствует. Но полузримый, невидимый — он везде. Пусть перед нами безлюдный пейзаж: пустынная природа севера, овраг, роща, серые валуны; или — в затейном узоре иконной росписи — не люди, а хмурые угодники, святые, ангел, строгая Оранта; или — просто этюд, рассказывающий сказку русско-византийской архитектуры. Уклоны рисунка, символика очертаний, красок, светотени, неуловимый синтез художнического видения возвращает мысль к тому же образу — символу. К нему — все творчество Рериха.
Кто же он, этот «безликий»? Какие эпохи отражаются в его слепой душе? К каким далям возвращает он нас, избалованных, непокорных, возвестивших «культ личности»?
Мы смотрим. Чередуются замыслы. Сколько их! В длинном ряду картин, этюдов, рисунков, декоративных эскизов воскресает забытая жизнь древней земли: каменный век, кровавые тризны, обряды далекого язычества, сумраки жутко-таинственных волхований; времена норманских набегов; удельная и Московская Русь...
Ночью, на поляне, озаренной заревом костра, сходятся старцы. Горбатые жрецы творят заклятия в заповедных рощах. У свайных изб крадутся варвары.
Викинги, закованные в медные брони, с узкими алыми щитами и длинными копьями, увозят добычу на ярко раскрашенных ладьях. Бой кипит в темно-лазурном море. Деревянные городища стоят на прибрежных холмах, изрытых оврагами, и к ним подплывают заморские гости.
И оживают старые легенды, сказки; вьются крылатые драконы; облачные девы носятся по небу; в огненном кольце томится золотокудрая царевна-змиевна; кочуют богатыри былин в древних степях и пустырях. Снова — Божий мир; за белыми оградами золотятся кресты монастырей; несметные полчища собираются в походы; темными вереницами тянутся лучники, воины-копейщики; верхами скачут гонцы. А в лесу травят дикого зверя, звенят рога царской охоты...
Мы смотрим: все та же непрерывная мечта о седой старине. О старине народной? Если хотите. Но не это главное, хотя Рериха принято считать «национальным» живописцем. Не это главное, потому что национально-историческая тема для него — только декорация. Его образы влекут нас в самые дальние дали безликого прошлого, в глубь доисторического бытия, к истокам народной судьбы. О чем бы он ни грезил, какую бы эпоху ни воскрешал с чутьем и знанием археолога, мысль его хочет глубины, ее манит предельная основа, и она упирается в тот первозданный гранит племенного духа, на который легли наслоения веков.
«Человек» Рериха — не русский, не славянин и не варяг. Он — древний человек, первобытный варвар земли. Каменный век! Сколько раз я заставал Рериха за рабочим столом, бережно перебирающим эти удивительные «кремни», считавшиеся так долго непонятной прихотью природы: граненые наконечники стрел, скребла, молотки, ножи из могильных курганов. Он восхищается ими как ученый и поэт. Любит их цвет и маслянистый блеск поверхностей и красивое разнообразие их, столь чуждое ремесленного холода, так тонко выражающее чувство материала, линии, симметрии.
Камни, в которых живет безликая душа ранних людей! Он верен им с детства; они вдохновили его первые художнические ощущения. Вблизи от родового имения «Извара» Петербургской губернии, где он вырос, на холмистых нивах, рядом с мачтовым бором, в котором водились тогда медведи и лоси, были старинные курганы. Будучи еще мальчиком, он рылся в них и находил бронзовые браслеты, кольца, черепки и кремневые орудия.
Так зародилось его влечение к минувшим столетиям, и великая, тихая природа севера для него слилась с далями незапамятного варварства. Так маленькие камни «пещерного человека» заворожили его мечту. Впоследствии любовь к ним придала совершенно особый оттенок его исканиям примитивных форм. Это обнаруживается очень ясно в его декоративных композициях, в графических работах и даже в самой манере письма. Между холстами Рериха есть тонко обласканные кистью, бархатные ковры с обдуманной выпиской деталей. Но есть написанные густо, тяжелыми, слоистыми мазками: они кажутся высеченными в каменных красках. И во всем стиле его рисунка, упрощенного иногда до парадоксальной смелости, как будто чувствуется нажим каменного резца. С этой точки зрения искусство Рериха гораздо ближе к примитивизму Гогена, чем к народническому проникновению кого-нибудь из русских мастеров. Но Гоген — сын юга, влюбленный в солнечную наготу тропического дикаря. Подобно финляндским примитивистам, Рерих — сын севера.
Каменный север — в его живописи: суровость, угрюмая сила, нерадостная определенность линий, цвета, тона. И если иногда его картины, особенно ранние, неприятно темны, то причину надо искать не в случайном влиянии В. Васнецова или Куинджи (под руководством которого он начал работать), но в сумрачном веянии сказки, околдовавшей его душу. И если в его картинах вообще нет светлого полдня и так редко вспыхивают солнечные лучи, то потому, что образы являлись к нему из хмурых гробниц времени. Солнце — улыбка действительности. Солнце — от жизни. Думы о мертвом рождаются в сумраке.
Он пишет точно колдует, ворожит. Точно замкнул себя волшебным кругом, где все необычайно, как в недобром сне. Темное крыло темного бога над ним. Нам жутко. Нерадостны эти тусклые, почти бескрасочные пейзажи в тонах тяжелых, как свинец, — мертвые, сказочные просторы, будто воспоминания о берегах, над которыми не восходят зори; и когда загораются в них яркие пятна и нежные просветы, мы видим не солнце, а мерцания драгоценных камней и перламутровых раковин на дне подводных пещер. И нам понятно, почему одна из лучших картин Рериха — «Зловещие»: черные птицы у моря, неподвижные вороны на серых камнях, пугающие мысль недоброй сказкой. То же зловещее молчание идет от большинства картин. Перед ними не хочется говорить громко. На шумных выставках они кажутся из иного мира. Древние, холодные полумраки севера — недобрые шепоты темного бога. Ими овеяны не только люди и звери и сообщница их, природа; святые и ангелы Рериха так же странно нерадостны, почти демоничны. В его религиозных композициях отсутствует все умиленное, светлое, благостно-невинное; пламя христианства погашено мрачной языческой ворожбой.
Помню, я почувствовал это впервые, любуясь огромным эскизом церковной фрески «Сокровище Ангелов»... Громадный камень, черно-синий с изумрудно-сапфирными блесками; одна грань смутно светится изображением Распятия. Около, на страже, — ангел с опущенными, темными крыльями. Правой рукой он держит копье, левой — длинный щит. Рядом — дерево с узорными ветвями, и на них вещие сирины. Сзади, все выше и выше, в облаках, у зубчатых стен райского кремля, стоят другие ангелы, целые полки небесных сил. Недвижные, молчаливые, безликие, с копьями и длинными щитами в руках, они стоят и стерегут сокровище. От их взора, от общего тона картины, выдержанной в сумрачных гармониях, делается страшно и замирают молитвы.
Ангелы, вкусившие от древа познания, ангелы змеиной мудрости, ангелы-воины, грозные ангелы искушений, ангелы-демоны...
Художник, которого невольно хочется сопоставить с Рерихом, — Врубель. Я не говорю о сходствах. Ни характером живописи, ни внушениями замыслов Рерих не напоминает Врубеля. И тем не менее, на известной глубине мистического постижения, они — братья. Различны темпераменты, различны формы и темы творчества; дух воплощений — един. Демоны Врубеля и ангелы Рериха родились в тех же моральных глубинах. Из тех же сумраков бессознательности возникла их красота. Но демонизм Врубеля активен. Он откровеннее, ярче, волшебнее. Горделивее. На нем сказался гений Байрона, мятеж Люцифера. Отсюда это влечение к пышности, к чувственному пафосу восточной мистики. Отсюда — острота движений, угловатость контуров и зной сверкающих красок. Символизм Врубеля переходит в религиозный экстаз. Кольцо замыкается. Вершины аскетического целомудрия соприкасаются с мукой гордыни и сладострастья. К Врубелю можно применить слова, которые Метерлинк говорит по поводу Рюисброка Удивительного: «Мы видим себя вдруг у пределов человеческой мысли, далеко за гранями разума. Здесь необычайно холодно и темно необычайно, а между тем здесь — ничего, кроме света и пламени. <...> Солнце полуночи царствует над зыбким морем, где думы человека приближаются к думам Бога».
Символизм Рериха — пассивнее, тише, как весь колорит его живописи, как мистика народа, с которой он сроднился если не сердцем, то мыслью, вдумчиво изучая фрески удельных соборов. Ангелы-демоны Рериха таят угрозу, но ее огненные чары не вырываются наружу, как ослепляющие молнии, в сумраке мерещатся только зарницы.
Когда от видений варварской были, от пейзажей, населенных безликим человечеством прошлого, от фантастических образов мы переходим к этюдам художника, изображающим архитектурные памятники нашей страны, мы чуем ту же странную, грозную тишину... Перед нами большею частью постройки ранней русско-византийской эпохи — зодчество, еще не определившееся в ясно очерченные формы, грузное, угрюмое, уходящее корнями в даль славянского язычества. Можно сказать, что до Рериха никем почти не сознавалось сказочное обаяние нашей примитивной архитектуры. Ее линии, лишенные красивой изысканности византийствующего стиля в XVII столетии, казались грубыми, и только. Художник научил нас видеть.
На его холстах эти дряхлые монастыри, крепостные башни и соборы — окаменелые легенды древности, величавые гробницы времени, хранимые безликой душою мертвых. Низко надвинуты огромные главы. Стены изъедены мхами. Хмурые глыбы кирпичей громоздятся друг на друге, кое-где оживленные лепным орнаментом и остатками росписи. Годы проходят. Они стоят, как гигантские каменные иероглифы, крепко вросшие в землю, — символы призрачных веков.
Мне доводилось уже несколько раз говорить об этих незабываемых этюдах, которые Рерих привозил из своих художественно-археологических поездок по России. В 1904 году я писал: «Они были выставлены зимой, в течение двух-трех недель, на постоянной выставке Общества Поощрения Художеств. Петербургская публика, разумеется, их не оценила. Теперь они отосланы, в числе других работ, в Америку. Вернутся ли?..» Мое предчувствие подтвердилось. Из Америки этюды никогда не вернутся. И этого бесконечно жаль. Особенно теперь, когда стало ясно, что Рерих не напишет их больше так, как четыре года назад. Может быть, еще выразительнее, «лучше», но «по-другому». Действительно, трудно назвать художника, который бы чаще «менялся», чем Рерих. Он — один из немногих, не останавливающихся на творческом пути. Каждый новый холст — неожиданность и для нас, и для него самого. Я говорю, конечно, с точки зрения чисто живописной. Не довольствуясь знанием испытанного приема, побеждая искушения навыка, он импровизирует с утонченной смелостью счастливого искателя. Работает без отдыха, отвергая логику «самоповторения». Таких неутомимых мало. Поэтому картины, которые еще так недавно казались итогом, выводом из всех предыдущих исканий, вдруг приобретают иное значение, отодвигаются куда-то назад.
Этим объясняется совсем исключительная «молодость» его и близость, в позднейших работах, к новаторам последних лет, решительно отмежевавшихся от художников «Мира искусства» (к которым принадлежит и Рерих по возрасту своего творчества). Тем непонятнее взгляд некоторых критиков, упрямо называющих Рериха последователем и даже «подражателем» В.Васнецова. А Бенуа так и пишет в своем предисловии к каталогу прошлогодней Парижской выставки: «Victor Vasnetsov et ses principaux emules, Nesterov et Rorich». Что это: странная близорукость или недоброжелательное легкомыслие?
Рериху было двадцать лет, когда в первый раз на ученической выставке Академии художеств (за 1894 год) он выставил поясной этюд маслом. Этюд назывался «Варяг», в нем уже угадывалось дарование, но рисунок был вял и живопись очень черная. И неудивительно. Художественное образование Рериха началось поздно. Он принялся систематически за карандаш только в последних классах гимназии, лет восемнадцати. На это были посторонние причины. Его отец, сам бывший нотариус, готовил сына к карьере нотариуса и требовал повиновения.
По настоянию отца он поступил на юридический факультет Петербургского университета, не испытывая никаких влечений к юриспруденции. Но одновременно ему удалось поступить и в Академию. В Академии — два года классов. Затем — два года в мастерской Куинджи, сыгравшего такую симпатичную роль наставника многих даровитых художников нынешнего поколения: Пурвита, Рушица, Латри, Богаевского, Химоны, Рылова.
«Варяг» — только ученический опыт. Первая картина, с которой выступил Рерих, — «Гонец» (1897 г.). Она сделалась и первым его «успехом». «Гонца» приобрел Третьяков для своей галереи. Участь художника решилась: юридическая карьера была оставлена, и наступили годы напряженных занятий археологией и живописью.
В 1899 году он пишет «Старцев». Это, несомненно, шаг вперед. Картина вызывает общее внимание. Путь найден. Хотя «Старцы» еще очень темное обещание красоты, в них уже ощущается избыток самостоятельности и волнующих прозрений.
«Поход» (1899 г.) — третий отметный холст этого подготовительного периода, к которому относятся все работы, исполненные до 1900 года: «Старая Ладога», «Перед боем», рисунки «Жальников» для издания археологического общества и т. д.
После заграничного путешествия 1900 года в Париж и Венецию сразу расширяется круг его замыслов, археология отступает на второй план перед живописными задачами, краски освобождаются от гнетущей беспросветности. Целый ряд превосходных холстов принадлежит к 1901 и 1902 годам. Самые значительные: «Идолы» (в нескольких вариантах), «Зловещие», «Заморские гости», «Поход Владимира», «Волки», «Священный очаг». Говорить о них подробно не буду. Их общее достоинство — сила настроения, глубь созерцающей мысли. Общий недостаток — искусственность тона и отчасти композиции (следы влияния Куинджи).
Уже в конце этой деятельной эпохи наступает освобождение от школьных условностей; дурные навыки юности превзойдены; яснеют новые берега. Этот процесс можно проследить по двум вариантам «Княжей охоты». «Утренняя охота» еще в обычном старом стиле; красивая сумрачность «вечерней» — ласкает глаз лиловыми дымами цвета. С тех пор в работах Рериха — прямая линия от достижения к достижению, вдаль, к неведомой цели. «Город строят», «Север», «Городок», появившиеся на выставках «Мира искусства», затем «Волхов», «Строят ладьи» — окончательная победа нового над старым. Словно из тесной мастерской, наполненной археологическими «документами», художник вышел к вольным просторам природы. Появляются многочисленные этюды с натуры. Краски становятся прозрачнее и глубже. Рисунок утрачивает последнюю обычность «неакадемических» приемов. Радуют новые опыты пастели.
Мы подошли к 1903 году, когда написано большинство архитектурных этюдов, о которых я говорил. Ими начинается ряд произведений, все более и более отдаляющих нас от Рериха «Старцев» и «Идолов». Прелестная картина «Древняя жизнь» (1903 г.), с млечной гладью озера, кривыми сосенками и игрушечными избами на сваях, — совсем неожиданный скачок к интимной стилизации пейзажа. Вспоминается еще «Дом Божий» на выставке «Союза», проникновенная, задумчивая картина, навеянная Печерским монастырем и впоследствии уничтоженная художником в порыве творческого самоистязания, которое знаменательно для этой эпохи лихорадочных поисков и первых композиций на церковные темы. Пишется «Сокровище Ангелов» (1904 г.) и другой большой холст, последний холст в бессветных, металлических тонах, струящих вещие озарения, — «Бой» (окончен в 1905 г.).
Вся жуткая поэзия северного моря вылилась здесь в симфонии синих, лиловых, желтых и красных пятен. Какой праздник сумрачного цвета и сумрачной мысли! Клубятся дымные грозовые тучи. Волны кишат яркопарусными ладьями. И в небе, и в водах — яростный бой, движение зыбкого хаоса, мятеж темных стихий.
Это замечательная картина могла бы быть итогом, если бы Рерих умел останавливаться и отдыхать. Но пока «Бой» является лишь итогом его живописи маслом.
Из работ последующих двух лет наиболее интересны — пастели и гуаши: «Дочь Змея», «Пещное Действо», «Колдуны» и эскизы для росписи церкви в киевском имении В.Голубева «Пархомовка».
Масляные краски исчезают совсем. Наступает опять пора исканий: новой красочной гаммы, новых декоративных гармоний. В этих исканиях, может быть, — все будущее Рериха. Они предчувствовались уже давно. Но определились только прошлым летом, во время вторичной поездки за границу, к святыням раннего Возрождения, в города Ломбардии, Умбрии, Тосканы.
Он многое увидел за эту поездку, многое пережил. И совершилось желанное. Угрюмые чары северных красок рассеялись точно по волшебству. Его пастели делаются яркими, лучистыми; синие тени дня ложатся на зеленые травы; синие светы пронизывают листву, и горы, и небо; солнце, настоящее, знойное солнце погружает землю в трепеты синих туманов.
Большинство этих этюдов, написанных в горах Швейцарии, где Рерих отдыхал после «итальянских впечатлений», еще не были выставлены. Но последняя картина — панно на московском «Союзе», «Поморяне», прекрасно выражает перемену, совершившуюся в художнике так недавно. Нерадостность настроения, эпическая грусть мечты остались. Тот же север перед нами, древний, призрачный, суровый. Те же древние люди, варвары давних лесов, мерещатся на поляне, — безымянные, безликие, как те «Старцы» и «Языческие жрецы», с которыми Рерих выступал на первых выставках. Тот же веющий полусумрак далей. Но летние этюды и долгие подготовительные работы пастелью сделали свое дело. Темпера заменила масло. Фресковая ясность оживила краски. Природа погрузилась в синюю воздушность. И сумрак стал прозрачным, легким, лучистым.
Что повлияло на художника? Вечное солнце Италии? Или благоговейные мечты примитивов треченто и кватроченто — фрески Дуччио, Джиотто, Фра Анджелико и гениального Беноццо Гоццоли, в Пизанской баптистерии, в дворце Риккарди, в соборе San-Gimignano?
Или просто случилось то, что неминуемо должно было случиться рано или поздно?
Не все ли равно? Я приветствую это новое «начало» в творчестве Рериха. И если, идя дальше в том же направлении, он немного изменит жуткой поэзии своих ранних замыслов и станет менее угрюмым волшебником, я не буду сожалеть. Темные видения его юности не сделаются от того менее ценными для всех понимателей красоты... Но они не могут вернуться к нему и не должны вернуться.

«Золотое руно». М., 1907. № 4

https://lib.icr.su/node/763

[Надежда Лебедева]

Александр Бенуа

ПУТЬ РЕРИХА

Рерих не легкий художник, не мудрено, что нашел он себя не сразу, а постепенно и верно прокладывал путь к тем достижениям, которые сейчас отводят ему совершенно особое место в современном искусстве. Нужно думать, что, полный сил, полный образов, он и теперь не остановится. Хотя замечательно по полноте и внушительности им уже созданное, однако мне кажется, что главное еще впереди, что его искусство еще и сейчас дозревает приобрести более глубокое содержание, становится более строгим, простым и уверенным, а краски и живопись более звучными и сочными.
Иначе как от себя я не умею говорить об искусстве и в глубине души считаю, что лишь речь от себя и ценна в этой области каких-то тайных воздействий и угаданий. Так вот, я и здесь расскажу о своем взгляде на путь, пройденный Рерихом. При этом я думаю, что полюбить художника можно, лишь поняв его, а понять его трудно, если не пройдешь через различные к нему отношения, раз не проверишь его всесторонне по тем откликам, которые он вызывает, раз из того материала переживаний, который он дает, не сделаешь своего выбора. Большой художник, к тому же, редко обладает даром быстрого обаяния. Напротив того, он, в буквальном смысле слова, завоевывает себе признание, он покоряет. Во время такой борьбы и он моментами терпит неудачи, обнаруживая свои слабости, и чем вообще сложнее или глубже то, что он призван «навязать» другим, тем самым — это «навязывание» сопряжено с большими колебаниями.
И Рерих не сразу покорил меня. Но тем самым, вероятно, его водворение во мне стало более сильным и прочным. Проходили годы и годы, а меня все что-то в нем коробило. Не темы его или техническое несовершенство, а нечто, что в то время я бы с трудом назвал своим настоящим словом, а что ныне мне представляется просто его же художественной незрелостью. Бывает разная незрелость, разная «юность талантов». Иной необычайно мил именно своим косноречием, именно тем, что он не умеет вполне выразить своих тайн. Другой, напротив того, отталкивает от себя своей незрелостью, и дефект его выражения принимается как порок в самом его содержании, — не веришь тому, чтобы под еще корявой и несуразной внешностью было что-либо ценное. Часто эти дефекты сопряжены с чем-то заносчивым и наседающим в характере, и тогда мучительное впечатление от художника сопрягается разбережающим впечатлением от человека.
Такое-то мучительное несоответствие между «притязаниями» Рериха и тем, что он нам показывал в течение многих лет, влияло даже на наши с ним личные отношения. Теперь я об этом говорю как о прошлом и надеюсь, что это признание не огорчит его. Но говорю я и без всякого покаяния. Так нужно было для нас обоих, для наших жизненных и творческих взаимоотношений. Ведь те, кто попали с первых же шагов в число его поклонников, не нашли в себе сил следовать за ним дальше, те и до сих пор жалеют о том, что Рерих не остался тем прежним «куинджистом», который утешал их своими иллюстрациями на древнеславянские темы. И в свое время самому Рериху, обладавшему всем задором юности, казалось, что он уже у цели, а это сознание, выражавшееся в тоне, в малейшем поступке, в какой-то жажде шумной славы, производило на некоторых людей впечатление чего-то «утомительного». Однако, потоптавшись несколько лет на месте, Рерих затем двинулся дальше, и с тех пор только и начинается творчество «настоящего Рериха», с тех пор и мне он становится дорог. Все дороже и дороже.
Впрочем, настоящий зрелый Рерих при всем обаянии также не вполне близок мне по всяким причинам. Ведь мы принадлежим к двум совершенно разным расам. Я почти чистый латинянин-южанин, он, если не ошибаюсь, почти чистый северянин-скандинав. Меня в глубине души тянет к стройным кипарисам, к цитаделям преграждающих горизонт Альп, к сияющей лазури моря. Он же вдохновенный певец рыхлых, сглаженных льдинами холмов севера, чахлых березок и елок, бега теней по безграничной степи. Расходимся мы и в прирожденных симпатиях к памятникам культуры. Он любит, действительной трепетной любовью, мшистую хижину и еще дороже ему юрта кочевника. Я же не променяю ни на что на свете праздничность San Pietro или царственную гармонию Эскуриала. Да и в самих средствах выражения — мы контрасты. Я тяготею к определенности и к очерченным формам. Мне неприятно все, что расползается, выпучивается, нарушает те границы, которые предначертаны каждой вещи каким-то изначальным законом. Рерих же любит рыхлость, он тяготеет к каким-то отголоскам хаоса, к недовершенной формации, к невыясненности. Как характерно, например, одно то, что часто его здания имеют вид как бы сделанных из глины, — черта, являющаяся не результатом неумения, а какого-то заложенного в нем непреодолимого вкуса.
Проникая далее к основам данной разницы между нашими наклонностями, я прихожу к следующему: у нас с Рерихом и разное отношение к истории человечества, к человеку, у нас органически разные миросозерцания. Мне дорого все то, что накоплено, в чем уже наметились созревшие идеалы, что окончательно и безусловно хорошо. Я склонен верить в абсолютность. При всей ненависти к современному состоянию Академии, где-то в душе я ношу учение о совершенстве, составляющее самую суть академизма. Несмотря на глубокий скептицизм, я возлагаю большие надежды на дальнейший прогресс. Мне отчетливо представляется, что все еще поддается исправлению, что все еще впереди — на тех же путях. Моя душа живет убеждением, что блага сокровищ земных содержат в себе отражения сокровищ небесных, а потому следует беречь и охранять эти блага, и как раз наиболее ясные — наиболее бережным образом. Напротив того, Рериха тянет в пустыню, в даль, к первобытным людям, к лепету форм и идей. Он утверждает всем своим творчеством, всеми своими вдохновениями, что благо в силе, что сила в упрощении и просторе — и что нужно начинать сначала. Мне дорога пушкинская речь и хотелось бы, чтобы все мы говорили на этом языке богов. В этом ладном говоре столько истины. Рериху-художнику, мечтателю Рериху, его исконному вкусу не страшно было бы вернуться к бедной речи дикарей, лишь бы только инстинкты выражались четко и прямо, лишь бы только не было лжи и путаницы, внесенной так называемой цивилизацией.
Как всегда, однако, настоящая правда в середине, и с противоположных концов мы подходим к ней. А когда, шествуя по разным путям, начинаешь различать черты тех, с кем определено встретиться, то и является какая-то особая, я бы сказал, священная радость. Этого бывшего чужого иной раз полюбишь больше своих спутников. Ведь от него получаешь и новое, освежающее питание, и новые слова познания и утешения. Так и случилось со мной по отношению к Рериху. А может быть, и с Рерихом по отношению ко мне и ко всей группе моих попутчиков. Шли мы издалека и сначала не знали друг друга, пожалуй, даже боялись как врагов, принципиальных, почти «религиозных» врагов. Теперь уже мы идем почти рядом, уже перекидываемся словами, уже делимся впечатлениями, и расстояние между нами все сокращается и сокращается. Исчезнет ли оно совсем, этого, впрочем, нам не дано знать. Да это и не важно.
И теперь, когда Рерих стал мне если не близким человеком (с этим чрезвычайно самодовлеющим человеком нельзя сблизиться вполне), то близким художником, я стал лучше понимать, почему раньше, давно я так определенно не принимал его искусства. Ведь душа наша, наше подсознательное и внесознательное «я» гораздо лучше разбирается в истинной природе вещей и в оценке их. На этом и построено значение того, что мы называем вкусом. Так вот мне кажется, что вкусовой мой инстинкт тогда еще заговорил об обидном несоответствии в Рерихе между формой и содержанием, когда мне, «неисправимому латинянину», еще казалось, что особенно мне ненавистно именно содержание. Великая тайна эти переживания. Что они означают? Казалось бы, я должен был просто игнорировать такие «несоответствия с собой», как первые проявления художественной личности Рериха. Казалось бы даже, я мог быть доволен тем, что эта, на мой взгляд, «ересь» выражается неясно и неполно. Так нет же, я не равнодушно взирал на эти неудачи (и еще меньше я злорадствовал, видя их), а как-то странно раздражался и гневался. Мой ум, моя культура отрицали то, что моя душа, мое настоящее «человеческое “я”», втайне признавала и для чего она лишь требовала более совершенного выявления.
Сейчас обоюдная метаморфоза уже совершилась. И Рерих другой, и я — другой. Мы теперь понимаем друг друга, и если я не вполне различаю, как он относится ко мне, то я знаю свое отношение к нему, к его искусству, к тому, что Рерих представляет собой по самому своему существу, к чему он призван. И разве не характерно для судеб человеческих одно то, что ныне Рерих — прежний «дикарь», «праотец», собиратель камушков, копатель бесформенных курганов, стоит во главе одного из очагов нашей художественной культуры, к тому же числится среди наших самых значительных коллекционеров картин старинных европейских школ. В свою очередь, я за эти годы приобрел более проникновенное «знание земли» и ее исконных законов, я научился любить, кроме San Pietro и Эскуриала, все виды пустыни, все, что простор и приволье, все, что и есть тот лепет, который воспет варягом-Рерихом. Не откажусь я от San Pietro и Эскуриала и теперь, ибо в них проявлялись великие свидетельства о правильности путей, о достижимости самых смелых и гордых чаяний. Но дорого мне и все первобытное, ибо в нем заложены неограниченные возможности новых и новых достижений. И кто знает, к каким еще неведомым красотам и открытиям могут еще привести все страдания человечества, и самое его озверение, и самое его одичание...
Нет, сейчас Рерих уже не куинджист-кормонист, не бойкий академический ученик, пишущий «вкусные» пейзажи с фигурами праотцев, пригодные для официальной популяризации науки, для убора стен «исторических музеев». Рерих большой и внушительный художник, для которого, к сожалению, покамест еще не нашлось стен в нашей культуре, но отчасти благодаря которому такие новые стены должны вырасти и сомкнуться в прекрасные храмы. Странно, как не воспользовались Рерихом все наши официальные сановники, пока он был последователем Кормона или, что то же самое, — Васнецова, «Васнецова Каменного Века»! Вся его первоначальная серия картин: «Поход», «Гонец», «Сходятся старцы» и даже «Языческое» — это все очень замечательные комментарии к тому, что специалисты-археологи вычитывают из черепков, костяшек, монист и камушков, которые они достают из недр прошлого. Это все — примитивные по сюжетам, но академические по выражению произведения, навязанные, быть может, и очень горячими увлечениями, но не глубокими переживаниями. Ныне же мировоззрения Рериха расширились до тех пределов, которые выходят за кругозор «людей науки». Из «иллюстратора» Рерих сделался поэтом. И уже не легкие мимолетные радости удовлетворенной любознательности питают его творчество, а сложная целостность жизни, внимательное и проницательное оглядывание на все прошлое, постоянно проверяемое и освежаемое тем, что дает ему непосредственное общение с природой.
Всякое творчество, как и всякая жизнь, всякий мир, складывается из вихря хаоса и из начала созидательного. Одно без другого ничто или отвлеченная мертвая идея. Напротив того, соединение их выражается в кипении работы, в коллизиях борьбы и любви. Важно, чтобы оба эти начала имели в жизни своих представителей, важно, чтобы эти представители сталкивались, чтобы происходила между ними борьба и чтобы они становились друг другу врагами. Или же они могут превращаться в друзей, но с тем, чтобы при этом каждый продолжал стоять на страже «порученного» ему царства, чтобы своим личным вкусом он заражал многих, втягивал в орбиту своего творческого вращения сотни и сотни единиц. Рерих сумел и после огромного процесса над «самообразованием», над «самопросвещением» остаться таким верным служителем основной своей стихии, и в этом выражается как сила его личности, так и смысл его роли в общем течении нашего искусства.
Очень замечательно и то, куда «выдвигаются» его вкусовые искания на протяжении истории, докуда они доходят. Во всем он остается характерным варягом, «норманном». Античное искусство, ренессанс, барокко, рококо — все это сферы, не задевающие его личных струн. Как человек тонкий, он, разумеется, умеет оценить и эти явления, всем этим любоваться. Но он все же остается к ним холоден и, уже во всяком случае, едва ли в силах вызвать в себе творческие искания того же порядка. Напротив того, уже давно, с самых иллюстраций к Метерлинку, его потянуло к западной романтике, и в этой области он успел высказать себя не только прекрасным мастером, но и ясновидцем-поэтом. Некоторые декорации к «Принцессе Малейн» и к «Сестре Беатрисе» поражают своим чувством северного средневековья. Изумительна та острота, с которой Рерих воссоздает сказочную обстановку эпохи бургундских герцогов ван Эйка. В одной из этих декораций, представляющей собой фантазию на фон «Св. Луки» Рожье Ван-дер-Вейдена, он даже расстается с присущей ему рыхлостью, становится острым и граненым, как истинный готик. И это без малейшей сухости, без впадания в графику.
Что представляет собой искусство Рериха: явление реалистического или идеалистического порядка? Я умышленно не говорю о символическом смысле его произведений, ибо таковой является чертой, неотделимо присущей всякому истинно художественному произведению, все равно, будь это непосредственный этюд с натуры или голый вымысел. Без символики нет живого искусства. Но вот реалист или идеалист Рерих? — этот вопрос интересно разрешить, ибо вообще этот вопрос висит уже годами в воздухе, и как ни меняются воззрения в передовых рядах художественного мира, он все еще тревожит умы средней публики, — той самой публики, из которой пополняются и означенные ряды.
И вопрос этот вовсе не праздный. От ответа на него косвенно зависит и наша «оценка Рериха»: он может подвести к уловлению основного смысла его творчества. Мне еще скажут,
что вообще пора расстаться с этими истрепанными, избитыми словами, никого более не интересующими и годными разве для классных работ в непередовых гимназиях. Но меня лично не испугает никакая «избитость», и покамест не создано других выражений, которые обнимали бы круг идей, подразумеваемых под «реализмом» и «идеализмом», приходится пользоваться этими словами, считаясь, однако, с тем расширенным смыслом, который вложен в них современным сознанием.
Разумеется, если под словом реализм подразумевать точную копию с действительности, то Рерих не только теперь в своем выявленном облике не реалист, но он им не был и тогда, когда в нем продолжали звучать отголоски Куинджи, Кормона и Васнецова. Любой его этюд с натуры — и тот отмечен такой печатью личного отношения, такой своеобразностью подхода, таким чувством «сущности» виденного, что о копии, при всем внимании к предмету, не приходится и думать. Еще менее копировального начала в тех целостях, которые навеяны Рериху рядом впечатлений от природы и которые складываются в картины. Всякая форма здесь приведена к одному общему, подчинена одной идее, одному настроению. От наблюдений природы, от этюдов остаются лишь отдельные подробности, но и те настолько видоизменены в своем подчинении творческой воле, что и различить их трудно.
Но вот и в самых своих затейливых, в самых стилизованных вещах Рерих не придумывает и не выдумывает, а имеет дело с вполне конкретными явлениями. И потому он везде и всегда остается на почве реализма, разделяя, впрочем, в этом отношении особенность всех наиболее ярких и волнующих поэтов. Философский смысл творения Рериха очень глубок. Я в нем вижу нечто большее, нежели «отдельную художественную личность». Он представитель целого миросозерцания и даже целой культурной стихии. Однако для выражения этой своей сути он не прибегает к абстракциям, а, напротив, держится исключительно вполне определенных образов, каких-то картин жизни — жизни, положим, далекой, «вымершей», но, на самом деле, убедительной в своем прошлом бытии и находящей знакомый отклик в каждом из нас.
Рериху ставили в упрек, что у него нет лица, типа, что человеческая фигура в нем уступает пейзажу. Эти упреки справедливы лишь относительно «предварительного» периода его творчества, лишь относительно тех его картин, в которых он, не умея еще уйти от академической рутины, старается в более или менее жизненных фигурах выразить то, что его пленит и волнует из образов прошлого. Но с течением времени он научился подходить к своим задачам иным путем — от природы к человеку. С тех пор фигуры у него просто потонули в пейзаже, зато последний приобрел необычайное значение, он получил то самое лицо, которого недоставало его людям. Лучшие картины Рериха те, в которых отражается «обожествление» природы, в которых сам автор заодно со своими героями, с первобытными людьми. Особенной красоты и выразительности удается ему достичь там, где он трепещет перед гневным нашествием грозы, восторженно раскидывает мысль по необъятному пространству, наполненному ритмом однообразных форм, в которых он «молится» Перуну и Яриле или с криком отчаяния проклинает их. Прекрасны так же те его «воспоминания», в которых он представляет поиски «родной луны», прячущейся за дождливыми пеленами, или же восторг чтения будущего в иероглифах облачного роя...
И вот во всей этой прирожденной, строгой, атавистической «дикости» Рериха, в этих его суевериях, сближающих культурного деятеля современного общества, директора школы, с первобытными обитателями наших болот и лесов, в этом, повторяю, сказывается нечто очень глубокое — протягиваются и возобновляются прерванные было нити, связующие тысячелетия жизней. Иной среди нас недоумевает: что нам до тех дальних, звероподобных предков? Отошли они в вечность, сгнили, пропали. Но не так чувствует и не это знает Рерих, сумевший разобрать в узорах мхов, в волнах холмов, в ковыле степи, в начертаниях на коре белых берез иные записи, иные руны. Он знает, что в том звероподобии дедов жила великая, все еще не умершая, все еще и для нас годная сила. Рерих верит в истину их прорицаний; он скорбит вместе с ними, что так нелепо черный меч материальной культуры вонзается в тело беззащитной природы, что кощунственнее и кощунственнее топчут матушку-землю непонимающие красот ее попратели, что эти люди хотят повернуть все течение истории от ее конечных целей в угоду своей нелепой и жалкой корысти.
И вот тут оба мы и сближаемся, оба и «клянемся на мечах» друг другу, что не отдадим без боя землю на посрамление и опоганение. Я буду неустанно говорить о том, что прекрасны чеканные формы Ватикана и Эскуриала, он будет по-прежнему воспевать расплывчатую красоту степи и мягкое набухание облачного зодчества. Но оба, в сущности, мы будем говорить об одном: о красоте, о том великом тайном даре, который дан человеку и который предатели (легионы предателей) хотят схоронить, закопать так глубоко, чтобы и память о нем исчезла. И не врагами нам, столь отличными друг от друга, надо быть, а союзниками и, дай Бог, друзьями. Ведь враг у нас один и тот же: бешеное, закусившее удила хамство — враги нам все те, кто хотят забыть о тайнах, о прорицаниях, о том, что нашептывают чары природы и чему учит созданное всеми прометеями прошлого. Наши враги все те, кто превращают священную прекрасную землю — в одну сплошную плантацию и для которых San Pietro, Эскуриал, Парфенон, Реймс, все лучшие здания, все лучшие картины, все лучшие книги — лишь бельмо на глазу, мешающее им вести и проверять свои конторские книги.
Еще в старину я боялся Рериха, подозревая в нем одного из ненавистных мне «националистов». И он сам был в этом виноват. Не вполне еще осознав того, что ему нужно поведать миру, он «прислонялся» к славянофилам, к квасным патриотам. Но разве в каждом из нас в юности не было тех же самых «прислонений», проистекающих иногда от чрезмерной доверчивости, иногда — от присущего молодым организмам инстинкта самосохранения. Но с тех пор, слава Богу, Рерих очистился. Правда, думы и вкус его варяжские; он ту землю лучше понимает и любит, которую некогда покорили и возлюбили его предки, где им было так широко и привольно, где самая суровость питала их здоровьем, закаляла их тело, вливала в их кровь дивную железную мощь. Рерих с суровой нежностью хранит память о тех очагах, у которых воспитывалась прямая линия его предков — все невесты, все женихи, все матери его рода. Но в то же время Рерих научился от земли и от всех голосов любви, говорящих в его душе, любить и понимать жизнь и человечество вообще. Он уже не замыкается в свой тесный этнографический и географический круг. Ему нужны и чужеземные гости, ему нужно и самому видеть свет, видеть мир во всей его необъятности и сложности. Силу и здоровье он всегда будет черпать от напитанной железом почвы родного Новгорода. Но силы эти он мудро отныне посвящает не национальной ненависти и узости, а самой широкой человечности.
В годину, обуянную бесами вражды и лжи, он уходит в свою пустыню, как я ухожу в свои храмы — для того чтобы сотворить молитвы, обращенные к Богу мира и красоты.


«Рерих. Альбом репродукций».
Пг.: Свободное искусство, 1916

https://lib.icr.su/node/764