Темы на Форуме, по которым в прессе и на интернет-ресурсах наиболее часто встречаются лживые публикации

[Евгений]

О незаконной публикации Дневников Е.И. Рерих

viewtopic.php?t=445

[Евгений]

Регистрация МЦР патента на Знак Знамени Мира

viewtopic.php?f=6&t=506

[Евгений]

Подложное письмо, приписываемое Е.П. Блаватской

viewtopic.php?t=362

[Евгений]

Рериховское движение - вне политики

viewtopic.php?t=1192

[Евгений]

Н.К. Рерих не был агентом ОГПУ, а также о его Завещании в пользу Советского государства

viewtopic.php?t=1517

[Евгений]

Теософия - не религия

viewtopic.php?t=3069


Является ли Агни-Йога религиозным Учением?

viewtopic.php?t=2019


Является ли Агни-Йога "эзотерическим Учением"?

viewtopic.php?t=2019


Н.К. Рерих и Е.И. Рерих об "эзотерике" и "мистицизме"

viewtopic.php?f=15&t=1626


Нуждается ли Живая Этика в самом широком распространении?

viewtopic.php?f=14&t=2011

[Евгений]

Как Борис Булочник помог создать и сохранить общественный Музей имени Н.К. Рериха

viewtopic.php?f=6&t=312

[Надежда Лебедева]

Много материалов (список правдивых книг о Е.П. Блаватской и семье Рерихов) здесь

Защита Великих имен: Рерихи и Е.П. Блаватская

https://vk.com/club117738065

[Надежда Лебедева]

Н.К. РЕРИХ. МЕМОРАНДУМ

Ввиду продолжающейся злостной кампании в блоке японских газет в Харбине и Тяньцзине считаю нужным сохранить в архиве нашем нижеследующее.

В масонские, илюминатские, в куклюкскландские, в розенкрейцеровские, в мальтийские, в мартинистские организации я не вступал. В обществах: антропософическом, теософическом, филармоническом, антропологическом – членом не состою. В рыцарях Колумба, в элках, в ротарианах, в софиянцах и сведенборианцах – участия не принимаю. Среди моих сочинений книга «Община» не имеется. К Фининтерну, Коминтерну – причастия не имею. Если бы какая‑либо организация самовольно злоупотребляла моим именем, прошу принять соответственные меры для выяснения истины. Считаю нужным оставить в архивах наших настоящий меморандум, дабы многочисленные наши культурные организации в случае возникновения, подобно харбинской японской прессе, каких‑либо инсинуаций могли бы иметь в виду настоящий меморандум. Прискорбно оставлять в архивах культурных учреждений подобный документ, но, видимо, мы живем опять во времена средневековой инквизиции.

Да будет стыдно злобным невеждам и завистникам.

Н.К. Рерих. 4 декабря 1934 г.

[Надежда Лебедева]

viewtopic.php?t=345

«Он сделал для меня то, что мог бы сделать мой брат…» Е.П. Блаватская и Агарди Митрович

Певец и карбонарий

Известный оперный певец, а также «революционер наихудшего толка» и «вечный мятежник», как характеризует своего друга Елена Петровна Блаватская... Вряд ли мы уже узнаем даже его настоящую фамилию: «Митрович» - это псевдоним, взятый им по названию родного города Митровиц (ныне Сремски Митровица). Трудно найти человека как-то связанного с жизнью Елены Петровны, более чем он оклеветанного современными «исследователями». Могут ли эти, с позволения сказать, писатели, вроде Сенкевича, работая в архивах, не знать правды и не понимать, что пишут ложь? Нет, не могут. Значит, в данном случае идет речь об их природной ненависти к Блаватской и желании очернить и оклеветать ее уже после смерти. А возможно и о «заказе» на такую клевету.

Но если спросить и доброжелателей Е.П. Блаватской вряд ли многие навскидку вспомнят даже как звали Митровича. А между тем этот оперный певец и при этом - революционер, мадзинист, участник «Молодой Италии» сыграл очень большую роль в судьбе Елены Петровны, и еще большую она – в его. Хотя бы потому, что она дважды спасла ему жизнь. Первый раз, когда и произошла их первая встреча, если можно назвать «встречей» то, что случилось ночью предположительно в Миссире - одном из районов Стамбула. Второй раз Блаватская с помощью влияния и связей княгини Софьи Киселевой, урожденной Потоцкой, спасла Агарди Митровича от виселицы, неминуемо ожидавшей его. И еще одно событие трагически связало их судьбы: умер Митрович на руках Елены Петровны. Об этих днях она пишет сдержанно и отстраненно, как почти всегда рассказывает человек о том, что причинило ему невыносимую боль в прошлом.

Можно также с большой долей вероятности утверждать, что многие страницы «Разоблаченной Изиды», беспощадно раскрывающие все неприглядные тайны католической церкви, а особенно лицемерную суть и крайнюю жестокость иезуитов, отчасти «родом» из этого времени, когда 19-летней Блаватской не по рассказам пришлось узнать об этом. Узнать на примере противостояния боровшихся за независимость и свободу Италии карбонариев, среди которых были ее друзья, и представителей Папского престола.

Стамбульская ночь 1850 года

Так сама Е.П. Блаватская описывает первую встречу с будущим искренним и преданным своим другом: "Расскажу вам правду о нем. Какова она? Я познакомилась с ним в 1850 году, когда споткнулась о него, лежащего как труп, и чуть не упала. Это было в Константинополе. Я возвращалась ночью из Бугакдира в гостиницу Миссира. Он получил три основательные раны ножом в спину от одного или нескольких мальтийских разбойников и одного корсиканца, которые были подкуплены иезуитами. Я стояла возле него, еле дышавшего, более 4 часов, оберегая от грабителей, пока мой провожатый нашел людей, которые помогли его унести. За это время к нам подошел лишь один турецкий полицейский, который попросил дать ему "бакшиш" и он тогда стащит этот мнимый труп в близлежащий пруд. При этом было видно, что больше всего его привлекали мои кольца. Он скрылся только тогда, когда увидел направленный на него мой револьвер. Помните, что это было в 1850 году и в Турции». И этот эпизод жизни Блаватской, ее поступок в отношении Митровича, даже не приписать ни к каким особым «кармическим связям» - так она поступала ВСЕГДА. Со всеми, кто на ее глазах попадал в беду, для всех, с самого детства она сама была живым воплощением ТЕОСОФИИ, задолго до того, как это слово прозвучало «в маленькой квартирке на Ирвинг-плейс».

И в отношении Митровича сердце ее проявило свое обычное неравнодушие: Агарди был благополучно доставлен в гостиницу, где у него были друзья- видимо, такие же карбонарии, как и он сам. Придя в себя на следующий день, Митрович попросил Елену Петровну вызвать в Константинополь из Смирны его жену Терезину, а также сердечную подругу – Софью Крувели, бывшую в то время в Ницце или Париже. «Я написала его жене, но Крувели не написала», - эта мельком брошенная в письме фраза любому непредубежденному читателю скажет больше о чистоте души Е.П. Блаватской, чем целые тома биографов. С Терезиной они подружились – уже до самой смерти жены Митровича.

"После этого случая я на несколько лет потеряла их из виду, и встретила снова во Флоренции, где он со своей женой пел в театре Пергола… Затем я еще раз встретила его в 1861 году в Тифлисе, опять-таки с женой, которая, полагаю, умерла после моего отъезда в 1865 году; тогда мои родственники хорошо знали его, и он дружил с моими кузенами Витте...»

Сын Барона

В 1867 году Елена Петровна везет Юру, усыновленного ею ребенка, к выбранной для него отцом мальчика гувернантке. Но довезти его живым ей не удалось: «Когда я бедного ребенка отвезла в Болонью, надеясь его спасти, я вновь встретила Митровича в Италии и он сделал для меня все, что мог бы сделать мой брат. Затем умер ребенок, и так как у него не было никаких документов, а мне не хотелось давать своего имени во избежание сплетен, то за все это взялся Митрович, и в 1867 году в маленьком южнорусском городке похоронил внебрачного ребенка Барона под своим именем, говоря, что "это ему безразлично". Из косвенных замечаний в письмах Елены Петровны становится понятно, что усыновленный ею маленький Юрий был сыном ее подруги Натальи и барона Николая Егоровича Мейендорфа, тоже хорошо знакомого ей еще по жизни в Одессе. И как явствует из писем Е.П. Блаватской, помочь она хотела больше именно Наталье, а не Барону.

Соединиться с матерью ребенка узами брака и признать Юрия ему было практически невозможно. Виновен Николай Мейендорф был лишь в том, что не мог сопротивляться «преступной» страсти и светским устоям. "Трусливый и безвольный человек" - так характеризует его Елена Петровна. Удивительно как это сочеталось с будущими подвигами: как мог герой войны, бывший на шаг от смерти по меньшей мере по числу своих орденов (а их, только самых значимых, насчитывалось 12!) , бояться светских пересудов? Загадка человеческой души... К тому же пятно мезальянса легло бы на всю семью: родителей перестали бы принимать в обществе, братьям можно было бы забыть о карьере, а родственницам на выданье - о достойной партии… Николай никогда не допустил бы этого даже ради любви. Женился он двумя годами позже рождения Юрия, в 1864, и по законам светского общества, на девушке из столь же уважаемой фамилии Протасовых.

А пока лучшим в сложившейся ситуации оказалось отдать ребенка - кровного, но бесправного, наследника славного рода Мейендорфов, подруге возлюбленной Николая Натальи – то есть Елене Петровне Блаватской. Вот уж кто был поистине равнодушен к мнению света: она не могла не понимать, что шлейф сплетен по поводу маленького Юрия отныне будет следовать за ней всю жизнь и даже ее собственная семья не сможет сразу понять и принять ее решения. Хотя позже отец Елены Петровны очень полюбил этого слабого и обделенного жизнью от рождения, мальчика.

«После того, не известив родных, что я временно вернулась в Россию, чтобы отвести обратно с няней несчастного ребенка, которого мне не удалось спасти, чего так хотел Барон, я просто написала отцу ребенка, извещая его, и уехала обратно в Италию с тем же паспортом...» - далее кратко сообщает Е.П. Блаватская. Хотя в другом письме есть фраза, много говорящая о ее чувствах в те дни: «Мне было 35 лет, когда мы с вами виделись в последний раз. Давайте не будем говорить о том мрачном времени, заклинаю вас позабыть о нем навсегда. Я тогда только что потеряла единственное существо, ради которого стоило жить, существо, которое, выражаясь словами Гамлета, я любила, как «сорок тысяч братьев и отцов любить сестер и дочерей своих не смогут».

Е.П. Блаватская - Синнету: "То, что вы пишете в "Мемуарах" об инциденте с Митровичем приблизительно верно, но я считаю, что этого не следовало делать. "Мемуары" не дадут мне оправдания. Это я знаю так же хорошо, как знала, что "Таймс" не примет во внимание мой ответ Ходжсону (об отчете Общества Психических Исследований). Они не только обманут ваше ожидание, что "приведенного в "Мемуарах" будет вполне достаточно", но даже если бы эти "Мемуары" вышли в шести томах и были в десять раз интереснее, все равно они не оправдали бы меня. Это просто потому, что Митрович - это одно из тех многих обвинений, которые враг бросает против меня.

Если бы даже в этом "инциденте" я оправдала себя, то какой-нибудь Соловьев или другой негодяй выдумал бы "инцидент Мейендорфа" и моих троих детей. Если бы я опубликовала письма Мейендорфа (они находятся у Олькотта), адресованные его "дорогой Наталии", в которых он говорит о ее волосах, черные как вороново крыло [у Блаватской были светло-каштановые волосы] и "длинных как прекрасная королевская мантия..." (как Мюссе отзывался о своей маркизе Д'Амеди), то этим я просто дала бы пощечину этому умершему мученику и вызвала бы какую-либо иную тень из галереи выдуманных любовников".

Рамлех. Последние дни Митровича

«Мои родные его хорошо знали, - пишет Елена Петровна, - и когда его жена, тоже мой хороший друг, умерла, он в 1870 г. переехал в Одессу. Там моя тетя, несказанно опечаленная, как он мне рассказывал, не зная, что со мною случилось, попросила его съездить в Каир, так как в Александрии у него были дела, и попытаться привезти меня домой. Он так и сделал. Но там какие-то мальтийцы по заданию римско-католической церкви готовились поймать его в ловушку и убить. Меня об этом предупредил Илларион, который тогда в физическом теле был в Египте. Я предложила Митровичу переехать ко мне и 10 дней не выходить из дому. Он был бесстрашным, отважным человеком и не мог перенести этого, поэтому он все же поехал в Александрию вопреки всему, и я со своими обезьянками поехала за ним, поступая в этом так, как указал мне Илларион. Он сказал, что видит смерть Митровича, что он умрет 17 апреля».

«Я поехала в Рамлех и нашла его в маленькой гостинице, больным брюшным тифом, как сказал мне врач. Возле него был какой-то монах, которого я выставила, зная отношение Митровича к монахам. Произошла ссора. Мне пришлось послать за полицией, чтобы они убрали этого грязного монаха, который показал мне кукиш. В течение десяти дней я ухаживала за Митровичем. Это была непрерывная ужасная агония, в которой он видел свою жену и громко призывал ее. Я его не оставляла ни на минуту, так как знала, что он умрет, как сказал Илларион. Так и случилось».

Елена Петровна сама и похоронила Митровича после отказа церкви в погребении. «Вольные каменщики», к которым затем она обратилась, тоже не оказались столь отважными, чтобы навлекать на себя угрозу помощью даже мертвому карбонарию. Хотя масонские ложи участвовали в финансировании «Молодой Италии» Мадзини, членом которой был Агарди, но, видимо, «вольным каменщиком» он не был – вряд ли бы в этом случае им можно было проигнорировать просьбу Блаватской. После того, как стало ясно, что друзья Агарди из тайного общества просто самоустранились, Елена Петровна «…взяла абиссинца - ученика Иллариона, и мы, вместе со слугой из гостиницы, выкопали ему могилу на берегу моря под каким-то деревом. Я наняла феллахов, они вынесли его вечером, и мы там похоронили его бренные останки. В то время я была еще русской подданной и поссорилась с русским консулом в Александрии (консул в Каире был моим другом). Это все.

Александрийский консул мне сказал, что я не имею права дружить с революционерами и мадзинистами, и что люди говорят, что я была его любовницей. Я ответила, что так как Митрович приехал из России с действительным паспортом, был другом моих родных и не допустил никакой низости в отношении меня, то у меня было право быть в дружбе с ним, а также и с каждым, с кем я найду это нужным». Только тот, кто жил на чужбине, поймет опасность такой ссоры для человека, находящегося вдали от Родины, где консул может стать единственной защитой… Но о возможности неприятностей для себя лично из-за несдержанности «ЭйчПиБи» всегда думала меньше всего.

«Но это все чепуха…»

«А что касается грязных толков обо мне, то я к этому привыкла и единственно могу сожалеть, что моя репутация не соответствует фактам. "Avoir la reputation sans avoir les plaisirs" ("иметь репутацию, которая не приносит радостей") - такой всегда была моя судьба.

Это то, с чем теперь выступила Куломб, в прошлом году Олькотт написал моей тете, спрашивая об этом бедном человеке, и она ответила ему, что они все знали Митровича и его жену, которую он обожал, и что она у них умерла, что она, тетя, просила Митровича поехать в Египет и т.д., но это все чепуха». Единственное, что я хочу знать, это имеет ли право юрист обвинить меня в письме и имею ли я право или нет, хотя бы пригрозить призвать его к ответу?

Прошу поинтересоваться об том, прошу как друга, иначе мне самой придется искать какого-нибудь адвоката и затеять дело. Это я могу сделать и не выезжая в Англию. Как вы знаете, у меня нет никакого желания самой начать судебное дело, но я хочу, чтобы те юристы знали, что я имею на это право, может быть эти глупцы действительно верят, что я тайно обвенчалась с бедным Митровичем и что это "семейная тайна"?"

Эту чепуху в своих воспоминаниях цитирует и двоюродный брат Е.П. Блаватской – Сергей Витте, видимо со слов своей матери, всегда, мягко говоря, недолюбливавшей Елену Петровну. Его рассказы о жизни его великой родственницы вообще не выдерживают никакой критики и сплошь и рядом входят в противоречие с воспоминаниями уж точно близко знавшей Елену Петровну родной сестры - В.П. Желиховской. Кому верить в этих «несостыковках»– постоянно общавшейся письмами и лично Желиховской или «испорченному телефону» Витте, который во время описываемых им событий был еще ребенком – пусть каждый решит сам*.

Это самая краткая, но все объясняющая, характеристика, данная Еленой Петровной «венгерскому карбонарию»: «Агарди Митрович был моим самым преданным и верным другом после 1850 года». Другом столь же благородным, бесстрашным и пламенным, как она сама.

_________________________________________


*Хотя, безусловно, порой и статьи В.П. Желиховской не отражают всей значимости личности Блаватской и содержат ошибки.

Мейендорф.jpg (21.09 KiB) 885 просмотра

Николай Мейендорф


Возможно, что ребенок был усыновлен несколько раньше. Вот отрывок из письма Елены Петровны: "В 1858 году я была в Лондоне и такая-то и такая там история произошла с ребенком — не моим (приводятся медицинские свидетельства…). Говорили про меня то-то и то-то; что я и развратничала, и бесновалась и т.д. Но это все было ложью». Мэри Нэф выдвигает версию, что уже в 1858 году Е.П. стала заботиться об этом ребенке. Родился он горбатым и очень часто болел.