http://www.newepoch.ru/journals/23/roun ... noOLJuFg30
Круглый стол конференции завершил Юбилейные торжества, он был посвящен еще одной Юбилейной дате — десятилетию МЦР
Открыла Круглый стол Людмила Васильевна Шапошникова. В своем выступлении она, в частности, сказала:
История МЦР — это история предательства и преданности, алчности и бескорыстия, амбициозности и самопожертвования. Иными словами, на пространстве, в котором образовывался и жил МЦР, сошлись противоположные явления, на которых, как говорит Елена Ивановна, держится Космос. На них же выстоял и наш МЦР, причем не только выстоял, но и смог развиваться.
Мы были организованы в 1989 году, по письму Святослава Николаевича Рериха, но этому предшествовала целая история. В 1987 году Святослав Николаевич Рерих нанёс визит в СССР и встретился с М.С.Горбачёвым. Именно на этой встрече Святослав Николаевич предложил создать музей Н.К.Рериха.
В это же время еще работала комиссия по наследию Н.К.Рериха, утверждённая Министерством культуры, членом которой я являлась. Решения, появившиеся после встречи Святослава Николаевича и М.С.Горбачёва, были встречены с энтузиазмом, но, к сожалению, в комиссии тогда были разные люди, и, полагаю, каждый из них начал «строить свой отдельный Музей». Эта история продолжалась до тех пор, пока в 1988 году не собрался в Индию сам М. C.Горбачёв. Бывший тогда премьер-министром Н.И.Рыжков обнаружил, что Музея-то нет, а ведь прошёл целый год и надо что-то делать. Сегодня те организации, которые были включены в создание Музея, называются спецслужбами. В то время, как мы все знаем, шла перестройка, и возникали разные организации. Одна из них называлась АНТ. Ее возглавлял полковник Ряшенцев. Именно ему и было поручено выработать концепцию Музея. Однако там что-то не сложилось и те, кому это было поручено, стали искать «сотрудников» в Комиссии по наследию. Членов комиссии вызывали по очереди. Наконец, выбрали одного человека. Это была Наталья Сазанова, потом к ней присоединилась Румянцева. И они стали создавать Музей. Первый шаг, который они предприняли, состоял в том, что Н.Сазанова была послана за наследием — это было начало 1989 года. Их расчеты базировались на том, что Н.Сазанова — ближайший друг Рериха, так она сама тогда утверждала.
Честность и ложь, как мы видим, шли всё время рядом. И она отправилась к Святославу Николаевичу и, естественно, с чем приехала, с тем и уехала. Никакого наследия, никаких документов Святослав Николаевич не подписал. Тогда они принесли документ из посольства, где было написано, что Святослав Николаевич, во время беседы, отнёсся положительно к идее передачи наследия в СССР. Сам же Святослав Николаевич по этому поводу никаких заявлений не делал. Святослав Николаевич был достаточно проницательным человеком, чтобы понять, какая «каша» заварилась с его наследием. Картины, которые находились в СССР с 1974 года, были переданы на «временное хранение» в Музей Востока без согласия их владельца С.Н.Рериха. Реакция Святослава Николаевича не заставила себя ждать. Летом 1989 года он написал свое знаменитое письмо «Медлить нельзя». В этом письме он поставил вопрос о создании Общественного Музея и общественного фонда, который мог бы содержать этот Музей. Он уже тогда понял, что происходит, и не хотел отдавать наследие государству.
В то время, когда пришло письмо, в Совмине было уже назначено заседание, на котором должны были утвердить проект постановления правительства по Музею Н.К.Рериха в Москве. Письмо С.Н.Рериха имело ко мне отношение, и меня пригласили на это заседание. Я пришла, взяв это письмо и «торпедировала» проект постановления, аргументировав свою позицию письмом Святослава Николаевича. Тогда мне сказали, чтобы я писала постановление Совмина сама. Я никогда не писала постановлений Совмина. Но ситуация меня так возмутила, что я его написала. Оно легло в основу постановления по Музею, которым уже занялся отдел культуры Совмина.
Мы создали оргкомитет и стали готовить Учредительное собрание по организации Фонда Рерихов. До этого был создан Фонд культуры, Детский фонд, но они были полугосударственными. Мы были первым общественным фондом.
На Учредительном собрании, заместителем председателя Фонда Культуры Г.Мясниковым, была сделана попытка изменить проект Устава, который подготовила орггруппа. А изменения были такие: проблема Музея снимается, Музея не будет, а будет фонд, который начнет заниматься культурной деятельностью, связанной с наследием Рериха. Г. Мясников вызвал меня в 12 часов ночи и стал вместе с двумя заместителями буквально пытать по той части, что я должна принять их Устав. Я ответила, что их Устав я не приму, в лучшем случае я предложу оба Устава на Учредительном собрании.
Сделать Мясникову ничего не удалось и на Учредительное собрание было вынесено два Устава. Мы свой Устав тогда на «растерзание» не отдали. Но нас ждали еще немалые трудности. Ведь новый фонд — это «кормушка» и нам пришлось выдержать напор всякого рода чиновников, хотевших в него попасть. Когда собралось Учредительное собрание, в нём активно участвовала Раиса Максимовна Горбачёва.
Круглый стол, посвященный десятилетию МЦР
Модераторы: Valentina, Надежда Лебедева
-
Надежда Лебедева
- Сообщений: 9804
- Зарегистрирован: 08 янв 2016, 08:23
-
Надежда Лебедева
- Сообщений: 9804
- Зарегистрирован: 08 янв 2016, 08:23
Re: Круглый стол, посвященный десятилетию МЦР
Но, после проведения соответствующей работы, Учредительное собрание «завалило» тех нежелательных лиц на которых настаивал Фонд Культуры. Конечно, нам этого не простили. С другой стороны, я понимала что, если мы их введём в правление, то не сможем работать, они развалят Фонд. Учредителями Фонда выступили и Министерство Культуры, и Академия наук, и Академия художеств, и различные творческие союзы. Когда мы провели Учредительное собрание, оформили все документы, выяснилось, что фонда-то и нет, так как никто денег не дал. Единственный человек, которого я глубоко уважаю, человек, который искренне уважал и любил Святослава Николаевича, был Анатолий Евгеньевич Карпов — председатель Фонда мира, который нам выделил 2 млн. рублей. В то время это были большие деньги. И мы стали «стартовать» с этой суммы. Тогда председателем фонда был Угаров Борис Сергеевич — президент Академии Художеств.
Мы хорошо с ним сработались. Потом, когда он умер, следующим председателем стал Лакшин Владимир Яковлевич — человек очень активной нравственной позиции. Наверное, многим из вас знакомы его работы. Потом он ушел с этого поста, так как ему предложили стать главным редактором журнала «Иностранная литература». И тогда Геннадий Михайлович Печников был избран президентом нашей организации.
На небольшом пространстве флигеля, где не было даже на чем сидеть, мы начали работу практически с нуля. Начали искать на каких-то свалках стулья, так как не хотелось для этого тратить уставной капитал. Когда в 1989 году приехал Святослав Николаевич, он дал мне официальное письмо, в котором приглашал на работу с наследием. Всем стало ясно, что Фонду передаётся наследие. Вот тогда все и началось. К Святославу Николаевичу бежали солидные, интеллигентные люди, и, что было самое страшное, из числа последователей Рериха, и говорили: «Вы передаёте наследие Шапошниковой, а она развесит письма Елены Ивановны на каждом столбе». Я сейчас не называю фамилии этих людей. Они тогда действовали и сейчас продолжают действовать против нас. Человеческая зависть сопутствовала нашей работе и нашему развитию. И я поняла: главное — не пускать её внутрь, тогда можно выжить.
Для того, чтобы получить наследие, надо было поехать в Индию. И тут нас «заблокировали». Никто не хотел этим заниматься. А в то время в любую командировку виза оформлялась государством. И тогда Юлий Михайлович Воронцов, заместитель министра иностранных дел СССР, добился, чтобы нам дали хотя бы двухнедельное содержание. Но было ясно, что за две недели мы не сможем вывезти всё наследие. Видя, что происходит, Воронцов сказал: «Поезжайте в Индию, возьмите сухую колбасу и варите из неё суп».
Мы поехали, но нам не пришлось варить суп из сухой колбасы, так как Святослав Николаевич понял, что происходит. Он начал нас подкармливать. Потом Воронцов выбил нам какие-то дополнительные деньги. Я звоню в посольство, а там говорят: «Мы послали ваши деньги в Мадрас, в консульство», звоню в консульство, говорят: «Мы их послали в посольство». В общем, деньги мы получили только в конце третьего месяца, когда уже начали паковать наследие. Я говорю «мы» потому, что нас было двое: Житенёв и я.
Было трудно жить, так как у нас не было денег даже на стакан воды. Однажды утром я развернула бангалорскую газету и прочла, что в Индию едет Лукьянов, в то время Председатель Верховного Совета, и его сопровождает первый заместитель министра иностранных дел Юлий Михайлович Воронцов. Я сразу же отправилась в Дели, встретилась с Воронцовым и показала ему дарственную, которая была к тому времени уже оформлена. Он ее внимательно просмотрел и сказал: «Как только будете готовы, сразу же сообщите через посла в МИД. Я постараюсь добыть специальный рейс, так как четыре тонны везти дипломатической почтой — это значит потерять всё». Когда всё было готово, я сообщила об этом Воронцову, который, в свою очередь, обратился к Николаю Ивановичу Рыжкову, чтобы тот дал разрешение на спецрейс для вывоза наследия. Но Рыжков отказал. Тогда Юлий Михайлович обратился к М.С.Горбачёву, и тот подписал разрешение на спецрейс.
Однако на этом наши трудности не кончились. В день прилета спецрейса в Бангалор, до самого последнего момента не было разрешения в аэропорту на его посадку. Наши недоброжелатели продолжали действовать. Посадка самолета оказалась под угрозой. Я понимала, кому это было выгодно. Мне удалось предпринять кое-какие меры и разрешение на посадку было получено.
Самолет приземлился в Бангалорском аэропорту в 12 часов ночи. Команда самолета была по отношению к нам крайне недоброжелательна. Нас разместили в фюзеляже самолета вместе с грузом. Там была низкая температура, а мы были одеты по-летнему. За все время четырехчасового полета нам не предложили даже стакана чая. Мы сидели на неудобных железных скамейках, прикрепленных к стене фюзеляжа. Я плохо помню, как мы долетели до Дели. Нас там встретили представители нашего посольства во главе с А.М.Кадакиным, и ситуация изменилась, но ненадолго.
Мы переночевали в отеле под названием «Мория» и после четырехчасового отдыха продолжили полет по маршруту: Дели-Карачи-Ташкент-Москва. В аэропорту Ташкента напряженность вновь стала расти и поэтому мы самолета не покинули. Через некоторое время после посадки к нам вошел командир корабля и спросил: «Кто здесь Шапошникова?», хотя перед ним было только двое: одна женщина и один мужчина. «Вас вызывает Москва», — сказал он. Однако я отказалась покинуть самолет. Потом выяснилось, что звонил нам Воронцов, он интересовался, как я себя чувствую. Юлий Михайлович понял, что именно происходит и хотел узнать, все ли у нас в порядке.
Мы хорошо с ним сработались. Потом, когда он умер, следующим председателем стал Лакшин Владимир Яковлевич — человек очень активной нравственной позиции. Наверное, многим из вас знакомы его работы. Потом он ушел с этого поста, так как ему предложили стать главным редактором журнала «Иностранная литература». И тогда Геннадий Михайлович Печников был избран президентом нашей организации.
На небольшом пространстве флигеля, где не было даже на чем сидеть, мы начали работу практически с нуля. Начали искать на каких-то свалках стулья, так как не хотелось для этого тратить уставной капитал. Когда в 1989 году приехал Святослав Николаевич, он дал мне официальное письмо, в котором приглашал на работу с наследием. Всем стало ясно, что Фонду передаётся наследие. Вот тогда все и началось. К Святославу Николаевичу бежали солидные, интеллигентные люди, и, что было самое страшное, из числа последователей Рериха, и говорили: «Вы передаёте наследие Шапошниковой, а она развесит письма Елены Ивановны на каждом столбе». Я сейчас не называю фамилии этих людей. Они тогда действовали и сейчас продолжают действовать против нас. Человеческая зависть сопутствовала нашей работе и нашему развитию. И я поняла: главное — не пускать её внутрь, тогда можно выжить.
Для того, чтобы получить наследие, надо было поехать в Индию. И тут нас «заблокировали». Никто не хотел этим заниматься. А в то время в любую командировку виза оформлялась государством. И тогда Юлий Михайлович Воронцов, заместитель министра иностранных дел СССР, добился, чтобы нам дали хотя бы двухнедельное содержание. Но было ясно, что за две недели мы не сможем вывезти всё наследие. Видя, что происходит, Воронцов сказал: «Поезжайте в Индию, возьмите сухую колбасу и варите из неё суп».
Мы поехали, но нам не пришлось варить суп из сухой колбасы, так как Святослав Николаевич понял, что происходит. Он начал нас подкармливать. Потом Воронцов выбил нам какие-то дополнительные деньги. Я звоню в посольство, а там говорят: «Мы послали ваши деньги в Мадрас, в консульство», звоню в консульство, говорят: «Мы их послали в посольство». В общем, деньги мы получили только в конце третьего месяца, когда уже начали паковать наследие. Я говорю «мы» потому, что нас было двое: Житенёв и я.
Было трудно жить, так как у нас не было денег даже на стакан воды. Однажды утром я развернула бангалорскую газету и прочла, что в Индию едет Лукьянов, в то время Председатель Верховного Совета, и его сопровождает первый заместитель министра иностранных дел Юлий Михайлович Воронцов. Я сразу же отправилась в Дели, встретилась с Воронцовым и показала ему дарственную, которая была к тому времени уже оформлена. Он ее внимательно просмотрел и сказал: «Как только будете готовы, сразу же сообщите через посла в МИД. Я постараюсь добыть специальный рейс, так как четыре тонны везти дипломатической почтой — это значит потерять всё». Когда всё было готово, я сообщила об этом Воронцову, который, в свою очередь, обратился к Николаю Ивановичу Рыжкову, чтобы тот дал разрешение на спецрейс для вывоза наследия. Но Рыжков отказал. Тогда Юлий Михайлович обратился к М.С.Горбачёву, и тот подписал разрешение на спецрейс.
Однако на этом наши трудности не кончились. В день прилета спецрейса в Бангалор, до самого последнего момента не было разрешения в аэропорту на его посадку. Наши недоброжелатели продолжали действовать. Посадка самолета оказалась под угрозой. Я понимала, кому это было выгодно. Мне удалось предпринять кое-какие меры и разрешение на посадку было получено.
Самолет приземлился в Бангалорском аэропорту в 12 часов ночи. Команда самолета была по отношению к нам крайне недоброжелательна. Нас разместили в фюзеляже самолета вместе с грузом. Там была низкая температура, а мы были одеты по-летнему. За все время четырехчасового полета нам не предложили даже стакана чая. Мы сидели на неудобных железных скамейках, прикрепленных к стене фюзеляжа. Я плохо помню, как мы долетели до Дели. Нас там встретили представители нашего посольства во главе с А.М.Кадакиным, и ситуация изменилась, но ненадолго.
Мы переночевали в отеле под названием «Мория» и после четырехчасового отдыха продолжили полет по маршруту: Дели-Карачи-Ташкент-Москва. В аэропорту Ташкента напряженность вновь стала расти и поэтому мы самолета не покинули. Через некоторое время после посадки к нам вошел командир корабля и спросил: «Кто здесь Шапошникова?», хотя перед ним было только двое: одна женщина и один мужчина. «Вас вызывает Москва», — сказал он. Однако я отказалась покинуть самолет. Потом выяснилось, что звонил нам Воронцов, он интересовался, как я себя чувствую. Юлий Михайлович понял, что именно происходит и хотел узнать, все ли у нас в порядке.
-
Надежда Лебедева
- Сообщений: 9804
- Зарегистрирован: 08 янв 2016, 08:23
Re: Круглый стол, посвященный десятилетию МЦР
И только когда мы прилетели в Москву, и я увидела юпитеры телевизионщиков и Воронцова, бегущего через все летное поле к нашему самолету, я поняла, что мы наследие довезли и что это ПОБЕДА. (Аплодисменты в зале).
Как-то, проверяя бухгалтерские счета и подводя итоги нашей деятельности, я обнаружила, что у нас вместо двух миллионов на счету осталось всего 650 тысяч рублей. По документам было видно, что значительная часть денег роздана в качестве уставного капитала каким-то коммерческим организациям и кооперативам, причем незаконно, без утверждения на правлении. Тогда я поняла, что все это сделал Житенёв. После этого я встретилась с Рыбаковым и рассказала ему о сложившейся проблеме. Он, надо сказать, перепугался, но понял ситуацию.
У нас было две возможности: возбудить против Житенёва уголовное дело, что в нашей трудной ситуации могло ударить по престижу Фонда, или срочно собирать правление и избавляться от Житенёва. К этому времени выяснились еще и другие подробности. Аппарат, подобранный Житенёвым, состоял из случайных людей. Это был не аппарат, а скорее, шайка, которая вела разгульный образ жизни, приводила подозрительных девочек, устраивала пьянки, приобрела на деньги Фонда катер на Белом море и т.д.
Правление СФР в связи со всем этим вывело Житенёва из Правления и освободило его от административных обязанностей. Постепенно мне удалось вернуть и розданные Житенёвым деньги.
Через некоторое время Рыбаков, еще один заместитель председателя, подал в отставку, так как ему не понравилась наша концепция (моя и Лакшина), которая была направлена на создание Музея. Он хотел, чтобы Фонд, а не Музей, занимался культурной работой. Натолкнувшись на наше с Владимиром Яковлевичем сопротивление, он подал в отставку, предварительно написав Лакшину хамское письмо. К тому времени многие сподвижники Житенёва были уволены из СФР.
В марте 1991 года мы собрали представителей Рериховских организаций, чтобы обсудить, как нам дальше жить. На этой конференции ряд рериховских организаций выступил против СФР и потребовал переизбрать его руководство, на что не имели никаких юридических прав. Позже выяснилось, что нити подобного «бунта» вели в Музей Востока, где под руководством О.В.Румянцевой были выработаны такие планы. Однако, в конце концов, благоразумие взяло верх, но «заговорщики» после этого еще долгое время рассылали в разные инстанции письма против СФР и его руководства.
В 1991 году развалился СССР. Мы переименовали Советский Фонд Рерихов в Международный Центр Рерихов. Это была инициатива Святослава Николаевича. Но время наступало для нас трудное. Стали разрушаться союзные структуры, и это сразу сказалось на судьбе ремонта и реставрации усадьбы Лопухиных.
По прежним решениям право заказчика на работы было передано Управлению охраны памятников истории и культуры. У МЦР никаких прав не было. Минтяжмаш, который должен был за свой счет отремонтировать здания, отказался от своих обязательств.
Управление охраны стало требовать от нас деньги, угрожая в противном случае отнять Усадьбу. Нам удалось «перехватить» права заказчика и теперь мы могли сами влиять на ход ремонта и реставрацию. Денег у нас не было, но мы были уверены, что они появятся.
Однако на этом наши беды не кончились. В ноябре 1993 года вышло Постановление правительства РФ, которое предписывало передать усадьбу Лопухиных Музею Востока и создать там, вопреки воле С.Н.Рериха, государственный Музей Н.К.Рериха. Постановление было подготовлено в недрах Министерства Культуры.
Мы пробовали «достучаться» до В.С.Черномырдина, но это нам не удалось. Тогда мы подали на него в суд, чем вызвали большое возмущение «чиновного люда». Я не буду долго на этом останавливаться, вы все знаете продолжение этой истории. И тут появляется Борис Ильич Булочник. Наше положение тогда не было твёрдым, так как мы судились с премьером, и не было известно, чем это закончится. Об этом я сочла своим долгом рассказать Борису Ильичу, он сказал, что будет, тем не менее, помогать нам, несмотря ни на что. И я поняла, что этот человек, безусловно, выполнит свое обещание.
Через полтора года мы выиграли суд. А ещё через полгода Сидоров (министр культуры) вошёл в надзорную инстанцию Высшего суда, и она отменила три решения своих же судей. Отменила под давлением В.Черномырдина и А.Чубайса. В одном из своих писем А.Чубайс потребовал отнять не только Усадьбу, но и отобрать у нас наследие Рерихов. Как дальше развивались события, вы, наверное, знаете.
Музей Востока и ведомство культуры до сих пор удерживают коллекцию из 288 картин Н.К и С.Н. Рерихов, которые Святослав Николаевич передал нам. Чиновники нарушили волю покойного дарителя, стараясь удержать в своих руках им не принадлежащее. Мы ведем уже девятый год борьбу за нашу же коллекцию и пока еще в этом не преуспели.
Мы сегодня отмечаем юбилей, мы сделали всё, что могли. Но я далека от мысли, что у нас наступит спокойная жизнь. Даже если мы «отобьем» эту коллекцию, они ещё что-нибудь придумают. Посмотрите на деятельность Шишкина, который получает зеленую улицу для своих материалов на телевидении и в других средствах массовой информации, где заявляет, что Рерих — шпион..., на дьякона Кураева, который выступает в СМИ и несет невесть что о Живой Этике и Рерихах. Но несмотря ни на что, мы будем и дальше работать, бороться и развиваться. Мы будем защищать философские идеи Рерихов, которые лежат в основе нового мышления.
Как-то, проверяя бухгалтерские счета и подводя итоги нашей деятельности, я обнаружила, что у нас вместо двух миллионов на счету осталось всего 650 тысяч рублей. По документам было видно, что значительная часть денег роздана в качестве уставного капитала каким-то коммерческим организациям и кооперативам, причем незаконно, без утверждения на правлении. Тогда я поняла, что все это сделал Житенёв. После этого я встретилась с Рыбаковым и рассказала ему о сложившейся проблеме. Он, надо сказать, перепугался, но понял ситуацию.
У нас было две возможности: возбудить против Житенёва уголовное дело, что в нашей трудной ситуации могло ударить по престижу Фонда, или срочно собирать правление и избавляться от Житенёва. К этому времени выяснились еще и другие подробности. Аппарат, подобранный Житенёвым, состоял из случайных людей. Это был не аппарат, а скорее, шайка, которая вела разгульный образ жизни, приводила подозрительных девочек, устраивала пьянки, приобрела на деньги Фонда катер на Белом море и т.д.
Правление СФР в связи со всем этим вывело Житенёва из Правления и освободило его от административных обязанностей. Постепенно мне удалось вернуть и розданные Житенёвым деньги.
Через некоторое время Рыбаков, еще один заместитель председателя, подал в отставку, так как ему не понравилась наша концепция (моя и Лакшина), которая была направлена на создание Музея. Он хотел, чтобы Фонд, а не Музей, занимался культурной работой. Натолкнувшись на наше с Владимиром Яковлевичем сопротивление, он подал в отставку, предварительно написав Лакшину хамское письмо. К тому времени многие сподвижники Житенёва были уволены из СФР.
В марте 1991 года мы собрали представителей Рериховских организаций, чтобы обсудить, как нам дальше жить. На этой конференции ряд рериховских организаций выступил против СФР и потребовал переизбрать его руководство, на что не имели никаких юридических прав. Позже выяснилось, что нити подобного «бунта» вели в Музей Востока, где под руководством О.В.Румянцевой были выработаны такие планы. Однако, в конце концов, благоразумие взяло верх, но «заговорщики» после этого еще долгое время рассылали в разные инстанции письма против СФР и его руководства.
В 1991 году развалился СССР. Мы переименовали Советский Фонд Рерихов в Международный Центр Рерихов. Это была инициатива Святослава Николаевича. Но время наступало для нас трудное. Стали разрушаться союзные структуры, и это сразу сказалось на судьбе ремонта и реставрации усадьбы Лопухиных.
По прежним решениям право заказчика на работы было передано Управлению охраны памятников истории и культуры. У МЦР никаких прав не было. Минтяжмаш, который должен был за свой счет отремонтировать здания, отказался от своих обязательств.
Управление охраны стало требовать от нас деньги, угрожая в противном случае отнять Усадьбу. Нам удалось «перехватить» права заказчика и теперь мы могли сами влиять на ход ремонта и реставрацию. Денег у нас не было, но мы были уверены, что они появятся.
Однако на этом наши беды не кончились. В ноябре 1993 года вышло Постановление правительства РФ, которое предписывало передать усадьбу Лопухиных Музею Востока и создать там, вопреки воле С.Н.Рериха, государственный Музей Н.К.Рериха. Постановление было подготовлено в недрах Министерства Культуры.
Мы пробовали «достучаться» до В.С.Черномырдина, но это нам не удалось. Тогда мы подали на него в суд, чем вызвали большое возмущение «чиновного люда». Я не буду долго на этом останавливаться, вы все знаете продолжение этой истории. И тут появляется Борис Ильич Булочник. Наше положение тогда не было твёрдым, так как мы судились с премьером, и не было известно, чем это закончится. Об этом я сочла своим долгом рассказать Борису Ильичу, он сказал, что будет, тем не менее, помогать нам, несмотря ни на что. И я поняла, что этот человек, безусловно, выполнит свое обещание.
Через полтора года мы выиграли суд. А ещё через полгода Сидоров (министр культуры) вошёл в надзорную инстанцию Высшего суда, и она отменила три решения своих же судей. Отменила под давлением В.Черномырдина и А.Чубайса. В одном из своих писем А.Чубайс потребовал отнять не только Усадьбу, но и отобрать у нас наследие Рерихов. Как дальше развивались события, вы, наверное, знаете.
Музей Востока и ведомство культуры до сих пор удерживают коллекцию из 288 картин Н.К и С.Н. Рерихов, которые Святослав Николаевич передал нам. Чиновники нарушили волю покойного дарителя, стараясь удержать в своих руках им не принадлежащее. Мы ведем уже девятый год борьбу за нашу же коллекцию и пока еще в этом не преуспели.
Мы сегодня отмечаем юбилей, мы сделали всё, что могли. Но я далека от мысли, что у нас наступит спокойная жизнь. Даже если мы «отобьем» эту коллекцию, они ещё что-нибудь придумают. Посмотрите на деятельность Шишкина, который получает зеленую улицу для своих материалов на телевидении и в других средствах массовой информации, где заявляет, что Рерих — шпион..., на дьякона Кураева, который выступает в СМИ и несет невесть что о Живой Этике и Рерихах. Но несмотря ни на что, мы будем и дальше работать, бороться и развиваться. Мы будем защищать философские идеи Рерихов, которые лежат в основе нового мышления.
-
Надежда Лебедева
- Сообщений: 9804
- Зарегистрирован: 08 янв 2016, 08:23
Re: Круглый стол, посвященный десятилетию МЦР
Летчик-космонавт
Арцибарский Анатолий Павлович:
— Я здесь представляю федерацию космонавтики, президентом которой является Г.С.Титов, и от имени всех ее членов я передаю поздравления Международному Центру Рерихов. Вы знаете, что космонавты, побывавшие в космосе, высоко ценят творчество Рерихов. Даже Юрий Гагарин, находясь на орбите, сравнил красоту, которую он увидел, с картинами Рериха. Космонавты в 1990 году доставили Знамя Мира на станцию «Мир», и оно там находилось в течение полугода. В 1997 году Знамя было повторно доставлено на станцию, и оно продолжает свой полёт. А первое Знамя, побывавшее в космосе, было подарено МЦР Талгатом Мусабаевым.
Однако есть определённая проблема по сохранению станции. Было постановление правительства, которое отменило бюджетное финансирование станции «Мир» с августа этого года. На сегодня станция находится в беспилотном режиме, и в ожидании инвестора будет так работать до декабря. Если проблема не будет решена, то в марте 2000 года станцию «Мир» придётся свести с орбиты.
После того, как я услышал такую детективную историю от Людмилы Васильевны, я понял, что в нашем государстве ещё не всё потеряно и думаю, что мы отстоим станцию. Желаю вам космического здоровья и дальнейших успехов.
Директор Академии изящных искусств города Бангалора
Наджунда Рао:
Дорогие друзья, мы слышали историю о возникновении МЦР и сохранении наследия. Мы знаем, что в Космосе всегда находятся силы, противостоящие позитивной работе. Есть много исторических примеров, когда на пути людей, совершавших благие поступки, возникали многие препятствия. Сила бюрократии — это своего рода «бумажный тигр». У меня есть несколько историй, когда «бумажный тигр» противостоит хорошей работе, но в конечном итоге добро всё равно побеждает зло. И я верю, что люди, которые разделяют идеи Николая Константиновича, предложат свою помощь в деле укрепления МЦР. Хочу пожелать здоровья, долгих лет жизни Люд миле Васильевне и всем друзьям и надеюсь, что работа будет продолжаться. Давайте будем встречаться каждый год в этом Центре. Спасибо за внимание.
Сотрудник группы передвижных выставок
Каленков Сергей Алексеевич:
— Перебирая в памяти те события, которые происходили в то время, я хочу рассказать об удивительной встрече с Алдаром Петровичем Горбуновым, которая произошла на выставке в Казахстане. Его родители имели отношение к семье Рерихов. Именно поэтому я хотел бы зачитать письмо, которое он мне прислал.
Краткая информация: родители Алдара Петровича — Всесвятский Пётр Васильевич и Горбунова Елена Петровна. Кстати, Горбунов Илья Петрович — брат Петра Васильевича—секретаря В.И.Ленина. В то время, когда родители Алдара были в Урге, к ним обратились Рерихи. Вот текст письма Алдара:
«Мои родители с середины сентября 1926 года по середину апреля 1927 года были в контакте с семьёй Рерихов. Вот рассказ моей покойной мамы: однажды к нашему дому, он находился между городом и консульским посёлком, подъехала автомашина, набитая всяким скарбом. Кто-то из пассажиров вошёл в наш дом и поинтересовался здесь ли живут Всесвятские? Получив утвердительный ответ, представился и попросил приют под временное помещение, пока не будет найдено постоянное помещение для экспедиции.
Мама согласилась, отвела им комнату, и Рерихи жили в нашем доме какое-то время. Прошло всего несколько дней, и мама поинтересовалась, откуда они узнали фамилию её мужа. Ей ответили, что на наш дом и его хозяина указал Учитель и посоветовал искать здесь временный приют. Видимо Рерихи, живя у нас, подыскивали себе 4-х квартирный дом с обширным подворьем и об этом пишет Ю.Н.Рерих в своей книге. Как-то Елена Ивановна спросила маму, не случалось ли что-то трагическое в этом доме, и мама узнала у соседей, что кто-то когда-то повесился в этом доме. Мама рассказала об этом Елене Ивановне, и она отреагировала таким образом: «Теперь понятно, почему в темноте тут мелькают огоньки, то душа покойного витает в воздухе». Н.К.Рерих подарил маме свою картину «Канченджанга», размер её порядка 0,5 на 0,7 метра. Когда мы вернулись в Москву, мама попросила своего брата Горбунова Николая Петровича сохранить картину, пока у нас не будет постоянного места жительства.
Я видел эту картину, висевшую на стене у Николая Петровича. Видимо, это было в 1935 или 1936 году. В 1937 году Горбунов Н.П. был арестован и расстрелян. Картина осталась у второй его жены Маргариты Александровны Смоляниновой. Сейчас она находится у её внучки, которая живёт в Москве. Последний раз я видел картину ещё при жизни Смоляниновой в 1975 году.
Н.К.Рерих как-то сказал маме, видимо это было в марте-апреле 1927 года, что у неё родится сын и она его назовёт Алдар. Это монгольское имя (означает Славу) принесёт ему удачу, и удача мне сопутствовала с первых дней жизни.
Я родился 11 августа 1927 года, мама назвала меня Алдар. Удача мне сопутствовала буквально с первого дня жизни. Дело в том, что единственный на всю Монголию доктор Шастин посоветовал маме рожать меня в Москве, - в Монголии это могло окончиться трагедией, т.к. мой вес был при рождении 4,8 кг. Так и случилось, как предсказывал доктор Шастин, я родился в состоянии удушья, мне дали подышать кислородом и я ожил.
Арцибарский Анатолий Павлович:
— Я здесь представляю федерацию космонавтики, президентом которой является Г.С.Титов, и от имени всех ее членов я передаю поздравления Международному Центру Рерихов. Вы знаете, что космонавты, побывавшие в космосе, высоко ценят творчество Рерихов. Даже Юрий Гагарин, находясь на орбите, сравнил красоту, которую он увидел, с картинами Рериха. Космонавты в 1990 году доставили Знамя Мира на станцию «Мир», и оно там находилось в течение полугода. В 1997 году Знамя было повторно доставлено на станцию, и оно продолжает свой полёт. А первое Знамя, побывавшее в космосе, было подарено МЦР Талгатом Мусабаевым.
Однако есть определённая проблема по сохранению станции. Было постановление правительства, которое отменило бюджетное финансирование станции «Мир» с августа этого года. На сегодня станция находится в беспилотном режиме, и в ожидании инвестора будет так работать до декабря. Если проблема не будет решена, то в марте 2000 года станцию «Мир» придётся свести с орбиты.
После того, как я услышал такую детективную историю от Людмилы Васильевны, я понял, что в нашем государстве ещё не всё потеряно и думаю, что мы отстоим станцию. Желаю вам космического здоровья и дальнейших успехов.
Директор Академии изящных искусств города Бангалора
Наджунда Рао:
Дорогие друзья, мы слышали историю о возникновении МЦР и сохранении наследия. Мы знаем, что в Космосе всегда находятся силы, противостоящие позитивной работе. Есть много исторических примеров, когда на пути людей, совершавших благие поступки, возникали многие препятствия. Сила бюрократии — это своего рода «бумажный тигр». У меня есть несколько историй, когда «бумажный тигр» противостоит хорошей работе, но в конечном итоге добро всё равно побеждает зло. И я верю, что люди, которые разделяют идеи Николая Константиновича, предложат свою помощь в деле укрепления МЦР. Хочу пожелать здоровья, долгих лет жизни Люд миле Васильевне и всем друзьям и надеюсь, что работа будет продолжаться. Давайте будем встречаться каждый год в этом Центре. Спасибо за внимание.
Сотрудник группы передвижных выставок
Каленков Сергей Алексеевич:
— Перебирая в памяти те события, которые происходили в то время, я хочу рассказать об удивительной встрече с Алдаром Петровичем Горбуновым, которая произошла на выставке в Казахстане. Его родители имели отношение к семье Рерихов. Именно поэтому я хотел бы зачитать письмо, которое он мне прислал.
Краткая информация: родители Алдара Петровича — Всесвятский Пётр Васильевич и Горбунова Елена Петровна. Кстати, Горбунов Илья Петрович — брат Петра Васильевича—секретаря В.И.Ленина. В то время, когда родители Алдара были в Урге, к ним обратились Рерихи. Вот текст письма Алдара:
«Мои родители с середины сентября 1926 года по середину апреля 1927 года были в контакте с семьёй Рерихов. Вот рассказ моей покойной мамы: однажды к нашему дому, он находился между городом и консульским посёлком, подъехала автомашина, набитая всяким скарбом. Кто-то из пассажиров вошёл в наш дом и поинтересовался здесь ли живут Всесвятские? Получив утвердительный ответ, представился и попросил приют под временное помещение, пока не будет найдено постоянное помещение для экспедиции.
Мама согласилась, отвела им комнату, и Рерихи жили в нашем доме какое-то время. Прошло всего несколько дней, и мама поинтересовалась, откуда они узнали фамилию её мужа. Ей ответили, что на наш дом и его хозяина указал Учитель и посоветовал искать здесь временный приют. Видимо Рерихи, живя у нас, подыскивали себе 4-х квартирный дом с обширным подворьем и об этом пишет Ю.Н.Рерих в своей книге. Как-то Елена Ивановна спросила маму, не случалось ли что-то трагическое в этом доме, и мама узнала у соседей, что кто-то когда-то повесился в этом доме. Мама рассказала об этом Елене Ивановне, и она отреагировала таким образом: «Теперь понятно, почему в темноте тут мелькают огоньки, то душа покойного витает в воздухе». Н.К.Рерих подарил маме свою картину «Канченджанга», размер её порядка 0,5 на 0,7 метра. Когда мы вернулись в Москву, мама попросила своего брата Горбунова Николая Петровича сохранить картину, пока у нас не будет постоянного места жительства.
Я видел эту картину, висевшую на стене у Николая Петровича. Видимо, это было в 1935 или 1936 году. В 1937 году Горбунов Н.П. был арестован и расстрелян. Картина осталась у второй его жены Маргариты Александровны Смоляниновой. Сейчас она находится у её внучки, которая живёт в Москве. Последний раз я видел картину ещё при жизни Смоляниновой в 1975 году.
Н.К.Рерих как-то сказал маме, видимо это было в марте-апреле 1927 года, что у неё родится сын и она его назовёт Алдар. Это монгольское имя (означает Славу) принесёт ему удачу, и удача мне сопутствовала с первых дней жизни.
Я родился 11 августа 1927 года, мама назвала меня Алдар. Удача мне сопутствовала буквально с первого дня жизни. Дело в том, что единственный на всю Монголию доктор Шастин посоветовал маме рожать меня в Москве, - в Монголии это могло окончиться трагедией, т.к. мой вес был при рождении 4,8 кг. Так и случилось, как предсказывал доктор Шастин, я родился в состоянии удушья, мне дали подышать кислородом и я ожил.
-
Надежда Лебедева
- Сообщений: 9804
- Зарегистрирован: 08 янв 2016, 08:23
Re: Круглый стол, посвященный десятилетию МЦР
Далее, в трех недельном возрасте мама поехала со мной в Монголию, т.е. домой, и опять опасная ситуация: самолёт, на котором мы отправились из Улан-Удэ в Улан-Батор, не смог взлететь из-за аварии, но обошлось без человеческих жертв. Это было второе моё спасение за один месяц. И ещё один эпизод, который мне запомнился по рассказу мамы: при расставании Елена Ивановна вручила кольцо моей маме со словами: «Если вы захотите мысленно с нами сноситься — это кольцо будет при вас, если нет — оно исчезнет». Но мама была очень занята детьми, особенно ей было трудно с моей старшей сестрой, которая страдала болезнью Дауна, она и забыла о словах Елены Ивановны. Когда же вспомнила — кольца не оказалось в том месте, где она его хранила. Мама решила, что оно просто потерялось. Это всё, что запомнилось мне из рассказа мамы. Очень жалею, что не расспросил её о деталях и не записал слово в слово о Рерихах».
Старший научный сотрудник библиотечной группы МЦР
Шишкова Валентина Ивановна:
— Когда Людмила Васильевна была в Индии, у меня дома раздался телефонный звонок, звонили из Советского фонда Рерихов. Там, по словам сотрудников, лежала сваленная кое-как литература, и так как в то время там не было специалистов, меня попросили разобраться с ней. Общественность уже приступила к сбору книг для библиотеки и первым начинанием МЦР была библиотека.
Ещё никого не было, по коридору ходили какие-то мальчики, о которых так живописно рассказывала Людмила Васильевна. Они поплевывали на пол и употребляли довольно крепкие выражения. И я никак не могла понять, что здесь происходит, и всё спрашивала Владимира Владимировича Житенёва и Майю Петровну, откуда эти люди?
— Это люди, которые нас будут кормить, — отвечал Житенёв.
До этого я долгие годы была библиотекарем в Академии МВД, занималась информационной работой и не имела почти никакого представления о Рерихах, если не считать того, что с Людмилой Васильевной я знакома с 1955 года. (В качестве лирического отступления могу сказать, что Людмила Васильевна испытывала на мне свой первый фотоаппарат, снимки сохранились до сих пор, они самые лучшие из всех снимков, которые у меня есть, они очень выразительны).
Я помню разруху, которая здесь была, протекающие потолки. Там, где сейчас находится фотолаборатория, лежала груда книг, большей частью востоковедческих, на них сверху капала вода. Мы начали помогать разбирать её. При той разрухе, когда не было ни стульев, ни другого инвентаря, и мы таскали всё с помоек, Житинёв раскатывал на «Мерседесе». И это было, надо сказать, весьма показательно.
Теперь я хочу остановиться на другом, почти детективном эпизоде. Когда Людмила Васильевна привезла наследие, мне пришлось заниматься бумагами, так как уже началось комплектование библиотеки. Я обращаюсь к Житенёву: «Мне надо подписать бумаги, так как начали закупать некоторые книги для библиотеки». А он говорит: «Людмила Васильевна больна, собирается лечь на обследование, по всем вопросам обращайтесь ко мне». Я звоню домой Людмиле Васильевне и спрашиваю: «Людмила Васильевна, как вы себя чувствуете?» Она отвечает: «Прекрасно, нормально». Комментарии, как говорится, излишни.
Кстати, у нас библиотечное оборудование всё бесплатное, за исключением стеллажей, которые мы купили в соседней библиотеке за мизерную плату. В нашей библиотеке, кроме личной библиотеки Рерихов, есть ещё много интересного: у нас есть, например, полное собрание сочинений Елены Петровны Блаватской, этого нет даже в Ленинской библиотеке.
Эта библиотека философско-духовного содержания и она общественная, так как комплектуется из даров людей, — мне просто не передать, сколько ценных и уникальных книг люди дают нам.
Мы также подготавливаем различные справки для архивного отдела, для других библиотек, для издательской деятельности и нам пока не хватает справочной литературы. У нас есть Брокгауз — 84 тома, великолепные альбомы по искусству: Французская энциклопедия, Фаберже, Куинджи, и др. Я мечтаю о том, чтобы у нас был современный читальный зал.
Хочу поблагодарить всех людей, кто нам дарит книги: низкий поклон семье Булочников, Людмиле Васильевне, которая передает нам книги из своей личной библиотеки и др. Например, Логинова, сотрудник МЦР, подарила к юбилею Пушкина полное собрание его сочинений.
Директор Оптического театра МЦР
Зорин Сергей Михайлович:
— В начале моего рассказа кратенькая преамбула: родилось моё увлечение — оптический театр — в 1961 году. С 1969 года начались регулярные показы, то есть, в этом году театр отмечает свое 30-летие. И, как огонёк, театр привлекал к себе людей. Иногда очень интересных. Среди них был Павел Фёдорович Беликов, с которым я дружил. Большинство здесь присутствующих, конечно же, знают его как автора одной из первых книг о Рерихе. В 1974 году он познакомил меня со Святославом Николаевичем, который в то время приезжал. Тогда у него были выставки в Академии художеств, Третьяковской галерее. Там я сделал множество снимков Святослава Николаевича и подарил ему большую коллекцию фотографий. Он был очень доволен. После состоялась прекрасная встреча и беседа.
Старший научный сотрудник библиотечной группы МЦР
Шишкова Валентина Ивановна:
— Когда Людмила Васильевна была в Индии, у меня дома раздался телефонный звонок, звонили из Советского фонда Рерихов. Там, по словам сотрудников, лежала сваленная кое-как литература, и так как в то время там не было специалистов, меня попросили разобраться с ней. Общественность уже приступила к сбору книг для библиотеки и первым начинанием МЦР была библиотека.
Ещё никого не было, по коридору ходили какие-то мальчики, о которых так живописно рассказывала Людмила Васильевна. Они поплевывали на пол и употребляли довольно крепкие выражения. И я никак не могла понять, что здесь происходит, и всё спрашивала Владимира Владимировича Житенёва и Майю Петровну, откуда эти люди?
— Это люди, которые нас будут кормить, — отвечал Житенёв.
До этого я долгие годы была библиотекарем в Академии МВД, занималась информационной работой и не имела почти никакого представления о Рерихах, если не считать того, что с Людмилой Васильевной я знакома с 1955 года. (В качестве лирического отступления могу сказать, что Людмила Васильевна испытывала на мне свой первый фотоаппарат, снимки сохранились до сих пор, они самые лучшие из всех снимков, которые у меня есть, они очень выразительны).
Я помню разруху, которая здесь была, протекающие потолки. Там, где сейчас находится фотолаборатория, лежала груда книг, большей частью востоковедческих, на них сверху капала вода. Мы начали помогать разбирать её. При той разрухе, когда не было ни стульев, ни другого инвентаря, и мы таскали всё с помоек, Житинёв раскатывал на «Мерседесе». И это было, надо сказать, весьма показательно.
Теперь я хочу остановиться на другом, почти детективном эпизоде. Когда Людмила Васильевна привезла наследие, мне пришлось заниматься бумагами, так как уже началось комплектование библиотеки. Я обращаюсь к Житенёву: «Мне надо подписать бумаги, так как начали закупать некоторые книги для библиотеки». А он говорит: «Людмила Васильевна больна, собирается лечь на обследование, по всем вопросам обращайтесь ко мне». Я звоню домой Людмиле Васильевне и спрашиваю: «Людмила Васильевна, как вы себя чувствуете?» Она отвечает: «Прекрасно, нормально». Комментарии, как говорится, излишни.
Кстати, у нас библиотечное оборудование всё бесплатное, за исключением стеллажей, которые мы купили в соседней библиотеке за мизерную плату. В нашей библиотеке, кроме личной библиотеки Рерихов, есть ещё много интересного: у нас есть, например, полное собрание сочинений Елены Петровны Блаватской, этого нет даже в Ленинской библиотеке.
Эта библиотека философско-духовного содержания и она общественная, так как комплектуется из даров людей, — мне просто не передать, сколько ценных и уникальных книг люди дают нам.
Мы также подготавливаем различные справки для архивного отдела, для других библиотек, для издательской деятельности и нам пока не хватает справочной литературы. У нас есть Брокгауз — 84 тома, великолепные альбомы по искусству: Французская энциклопедия, Фаберже, Куинджи, и др. Я мечтаю о том, чтобы у нас был современный читальный зал.
Хочу поблагодарить всех людей, кто нам дарит книги: низкий поклон семье Булочников, Людмиле Васильевне, которая передает нам книги из своей личной библиотеки и др. Например, Логинова, сотрудник МЦР, подарила к юбилею Пушкина полное собрание его сочинений.
Директор Оптического театра МЦР
Зорин Сергей Михайлович:
— В начале моего рассказа кратенькая преамбула: родилось моё увлечение — оптический театр — в 1961 году. С 1969 года начались регулярные показы, то есть, в этом году театр отмечает свое 30-летие. И, как огонёк, театр привлекал к себе людей. Иногда очень интересных. Среди них был Павел Фёдорович Беликов, с которым я дружил. Большинство здесь присутствующих, конечно же, знают его как автора одной из первых книг о Рерихе. В 1974 году он познакомил меня со Святославом Николаевичем, который в то время приезжал. Тогда у него были выставки в Академии художеств, Третьяковской галерее. Там я сделал множество снимков Святослава Николаевича и подарил ему большую коллекцию фотографий. Он был очень доволен. После состоялась прекрасная встреча и беседа.
-
Надежда Лебедева
- Сообщений: 9804
- Зарегистрирован: 08 янв 2016, 08:23
Re: Круглый стол, посвященный десятилетию МЦР
Случалось, что выступления театра проходили не только в залах, но и в моей квартире тоже. Через двенадцать лет, в 1986 году, когда один из показов театра был у меня в квартире, Татьяна Петровна Григорьева привела Людмилу Васильевну. Так мы познакомились. Потом был семинар по Живой Этике, который организовала Людмила Васильевна, и это тоже для меня была большая веха. В 1989 году, ещё до создания МЦР, в маленькой комнатке Фонда культуры, Людмила Васильевна познакомила меня с Житенёвым. Это был чинуша ЦК ВЛКСМ-овской закваски, и даже кабинеты он выбирал самые большие, а Людмила Васильевна ютилась в самых маленьких комнатках. Он мне сразу не понравился. В историческом фонде даже есть его фотография со Святославом Николаевичем и Людмилой Васильевной. Но из песни, как говорится, слов не выкинешь. Это уже история. И в этой истории есть свои, любопытные моменты.
Когда приехали из Индии и привезли наследие, Житенёв, «распустив перья», всем рассказывал о поездке. Эволюция этих рассказов была такой. В первый день его рассказ начинался со слов: «Людмила Васильевна и я...» и далее по тексту, на второй день: «я и Людмила Васильевна...» и т.д., затем Людмила Васильевна за ненадобностью исчезла из рассказов вовсе. И вот как-то раз он рассказывает свою очередную историю перед зрителями, и даже что-то поёт, и тут входит Татьяна Петровна Григорьева. Что там произошло я не знаю, может быть, образовалась какая-то невидимая гравитационная волна — она в упор посмотрела на Житинёва, и он просто упал, ударившись довольно больно.
Итак, Житенёв забрал себе самое лучшее помещение, а под ним был подвал. И хотя там было сыро, но всё равно мы начали обживать его, и я притащил туда сверлильный станок и начал работать. Прибегает Житенёв и возмущается: «Что вы тут делаете? Чтобы у меня в кабинете была тишина!» И всё в таком духе. Там — мерседес, там — яхта и т.д. Однажды стоит Житенёв и Зеленцов, курят сигареты и строят планы: «Ну, бабушку мы подвинем...» (это они о Людмиле Васильевне) и т.д. Слава Богу, потом ситуация прояснилась и он вылетел. Ещё жалею, что меня не взяли за наследием, какие бы программы о Бангалоре можно было создать! Но судьбе было угодно распорядиться иначе. Все это вехи, все это реальные события.
Старший научный сотрудник группы рукописей
Михайлова Нина Георгиевна:
— Тут все начинали с того, к чему у кого прикипело сердце. Кто говорил о библиотеке, кто об оптическом театре, а я занималась архивом, что наложило свой отпечаток на мой характер. Известное занудство — оно присуще, в какой-то мере, всем архивистам. И вот я приведу пример: на утреннем заседании Мурашкина Татьяна Ивановна сказала, что Девика Рани 1912 года рождения. Услышав это, я побежала в хранилище, достала дело, в нем указано, что в год, когда она умерла (1994 г.), ей было 86 лет, считайте сами какого она года рождения (1908 г.).
Теперь вернусь к более раннему времени. О создании Музея я услышала ещё летом 1989 года, одна из первых. Пришла Людмила Васильевна и сказала, что она получила письмо, где ей поручается создание Музея Н.К.Рериха и что он будет общественным. К тому времени у неё уже был опыт практического строительства: она строила стадион в подшефном колхозе, здание представительства культурного центра в Мадрасе, многоэтажный 100-квартирный дом на проспекте Вернадского... Я почувствовала, что она возьмется за эту работу.
И в течение двух-трех месяцев был создан Фонд. Людмила Васильевна рассказывала, как везли наследие. Я тоже встречала это наследие. Но у меня был несколько другой ракурс восприятия. Что мне запомнилось? Сначала не было известно, прилетит ли самолёт вообще, когда он будет. Наконец просочились слухи, что самолет все-таки прилетает, но неизвестно, во сколько. Поэтому мы должны были ехать в аэропорт часам к девяти вечера. Приезжаем в Шереметьево, но не с «парадного входа», а с рабочего. Через некоторое время началось какое-то оживление. Нам разрешили пройти на поле, по которому мы довольно долго шли, затем нашу группу остановили. Поле было освещено, и сначала никакого движения не происходило. Так продолжалось достаточно долго. Юлий Михайлович все это время довольно нервно ходил вокруг нас. Потом появились телевизионщики, и мы поняли, что самолет приближается. Никаких объявлений не было. Но на посадку из ночной серебристо-сумрачной мглы заходил большой белый самолёт. Было видно, что это не пассажирский, а грузовой лайнер. Его двери находились довольно низко от земли и к ним уже несли нечто вроде небольшой лестницы с металлическими ступеньками.
Следующий эпизод я, наверное, запомню на всю жизнь. От нашей группы отделился Воронцов и такой упругой, легкой походкой побежал к самолету. (Теперь мы знаем, что он тогда знал гораздо больше, чем мы, и причин для волнений у него было более чем достаточно). Со скрипом открылась дверь, и на пороге появилась слегка взлохмаченная, в мятой куртке, Людмила Васильевна, и Воронцов буквально на руках снял ее с трапа. Потом самолёт стали разгружать. Подъехал кран, и что-то большое, опутанное рыболовной сетью, медленно поплыло над нашими головами. Началась погрузка машин. И потом, в третьем часу ночи, по пустынной Москве мы кавалькадой, с сопровождающей нас милицейской машиной, с мигалкой ехали в Музей. Погрузили всё в хранилище, закрыли, опечатали и только потом поехали домой.
Когда приехали из Индии и привезли наследие, Житенёв, «распустив перья», всем рассказывал о поездке. Эволюция этих рассказов была такой. В первый день его рассказ начинался со слов: «Людмила Васильевна и я...» и далее по тексту, на второй день: «я и Людмила Васильевна...» и т.д., затем Людмила Васильевна за ненадобностью исчезла из рассказов вовсе. И вот как-то раз он рассказывает свою очередную историю перед зрителями, и даже что-то поёт, и тут входит Татьяна Петровна Григорьева. Что там произошло я не знаю, может быть, образовалась какая-то невидимая гравитационная волна — она в упор посмотрела на Житинёва, и он просто упал, ударившись довольно больно.
Итак, Житенёв забрал себе самое лучшее помещение, а под ним был подвал. И хотя там было сыро, но всё равно мы начали обживать его, и я притащил туда сверлильный станок и начал работать. Прибегает Житенёв и возмущается: «Что вы тут делаете? Чтобы у меня в кабинете была тишина!» И всё в таком духе. Там — мерседес, там — яхта и т.д. Однажды стоит Житенёв и Зеленцов, курят сигареты и строят планы: «Ну, бабушку мы подвинем...» (это они о Людмиле Васильевне) и т.д. Слава Богу, потом ситуация прояснилась и он вылетел. Ещё жалею, что меня не взяли за наследием, какие бы программы о Бангалоре можно было создать! Но судьбе было угодно распорядиться иначе. Все это вехи, все это реальные события.
Старший научный сотрудник группы рукописей
Михайлова Нина Георгиевна:
— Тут все начинали с того, к чему у кого прикипело сердце. Кто говорил о библиотеке, кто об оптическом театре, а я занималась архивом, что наложило свой отпечаток на мой характер. Известное занудство — оно присуще, в какой-то мере, всем архивистам. И вот я приведу пример: на утреннем заседании Мурашкина Татьяна Ивановна сказала, что Девика Рани 1912 года рождения. Услышав это, я побежала в хранилище, достала дело, в нем указано, что в год, когда она умерла (1994 г.), ей было 86 лет, считайте сами какого она года рождения (1908 г.).
Теперь вернусь к более раннему времени. О создании Музея я услышала ещё летом 1989 года, одна из первых. Пришла Людмила Васильевна и сказала, что она получила письмо, где ей поручается создание Музея Н.К.Рериха и что он будет общественным. К тому времени у неё уже был опыт практического строительства: она строила стадион в подшефном колхозе, здание представительства культурного центра в Мадрасе, многоэтажный 100-квартирный дом на проспекте Вернадского... Я почувствовала, что она возьмется за эту работу.
И в течение двух-трех месяцев был создан Фонд. Людмила Васильевна рассказывала, как везли наследие. Я тоже встречала это наследие. Но у меня был несколько другой ракурс восприятия. Что мне запомнилось? Сначала не было известно, прилетит ли самолёт вообще, когда он будет. Наконец просочились слухи, что самолет все-таки прилетает, но неизвестно, во сколько. Поэтому мы должны были ехать в аэропорт часам к девяти вечера. Приезжаем в Шереметьево, но не с «парадного входа», а с рабочего. Через некоторое время началось какое-то оживление. Нам разрешили пройти на поле, по которому мы довольно долго шли, затем нашу группу остановили. Поле было освещено, и сначала никакого движения не происходило. Так продолжалось достаточно долго. Юлий Михайлович все это время довольно нервно ходил вокруг нас. Потом появились телевизионщики, и мы поняли, что самолет приближается. Никаких объявлений не было. Но на посадку из ночной серебристо-сумрачной мглы заходил большой белый самолёт. Было видно, что это не пассажирский, а грузовой лайнер. Его двери находились довольно низко от земли и к ним уже несли нечто вроде небольшой лестницы с металлическими ступеньками.
Следующий эпизод я, наверное, запомню на всю жизнь. От нашей группы отделился Воронцов и такой упругой, легкой походкой побежал к самолету. (Теперь мы знаем, что он тогда знал гораздо больше, чем мы, и причин для волнений у него было более чем достаточно). Со скрипом открылась дверь, и на пороге появилась слегка взлохмаченная, в мятой куртке, Людмила Васильевна, и Воронцов буквально на руках снял ее с трапа. Потом самолёт стали разгружать. Подъехал кран, и что-то большое, опутанное рыболовной сетью, медленно поплыло над нашими головами. Началась погрузка машин. И потом, в третьем часу ночи, по пустынной Москве мы кавалькадой, с сопровождающей нас милицейской машиной, с мигалкой ехали в Музей. Погрузили всё в хранилище, закрыли, опечатали и только потом поехали домой.
-
Надежда Лебедева
- Сообщений: 9804
- Зарегистрирован: 08 янв 2016, 08:23
Re: Круглый стол, посвященный десятилетию МЦР
Это первое сильное впечатление. Второе, не менее сильное, у меня было тремя годами позже. Вы слышали из хроники, которую нам показывали, что было принято решение Совмина о том, что предшественник наш по этому зданию — Минтяжмаш — должен был отреставрировать здание в течение двух лет.
На это выделялись средства, но всё было замечательно только на бумаге. Сделано ничего не было. Все, что было ценного (двери, дубовый паркет, ручки от дверей и т.д.), всё было увезено. Тогда Людмила Васильевна сказала, что будем организовывать музей во флигеле, хотя мы сами там буквально «сидели друг на друге». В общем, освободили ту часть, где сейчас магазин.
Но легко сказать — организовать музей. Это был конец 1992 — начало 1993 года. Вы представьте: денег нет, ничего нет, всё делали сами. Вот Калёнков Серёжа разработал способ изготовления витрин (взять на прокат витрину стоило 200 000 рублей), сами красили, штукатурили и т.п.
В январе 1993 года пришло печальное известие о болезни Святослава Николаевича. Людмила Васильевна уехала на похороны, но мы продолжали трудиться. Приехав после похорон, Людмила Васильевна сказала, что Музей будет открыт. И в этом крошечном помещении мы просуществовали почти полтора года. Он, кстати сказать, пользовался большой популярностью. Сюда приезжало много народу, были большие экскурсии. На открытие приезжал М.С.Горбачёв. А началось с того, что к нам стали приходить школьники, причем самых разных возрастов. Гидами мы были сами, организовывали дежурства и т.п. Около полутора лет мы там жили, потом переехали на первый этаж, а затем переселились в эти грандиозные палаты.
Руководитель группы художественного и предметного фонда
Роттерт Татьяна Георгиевна:
— Когда мы встретились с Людмилой Васильевной и начали разговаривать конкретно, я сказала, что я зануда и не умею философствовать, а работать я могу. «Хорошо,—сказала Людмила Васильевна. — Философов у меня много», и приняла меня. И тут первое, с чем я столкнулась, — что надо устраивать праздник. Это была первая презентация: 9 октября 1990 года. У нас ничего не было, первое время (года два) мы жили «на шее» у Академии художеств, начиная с того, что я оттуда привозила витрины, и кончая бумагой и скрепками. Достали мы витрины, показали большие картины из серии «Гималаи», на открытии был М.С.Горбачёв.
Но для меня это запомнилось ещё одной стороной: была экспозиция, было всё в порядке, я звоню Людмиле Васильевне, а она говорит: всё в порядке, несите всё в запасник, в запаснике лучше сохранится. И со слезами на глазах я всё перетащила в запасник, а на другой день обратно. И тогда был наш первый праздник.
После этого у меня начались «жуткие будни», у меня оказался сундук с картинами из серии «Гималаи», и все без названия. Для того, чтобы записать их в инвентарную книгу для организации выставок, для страхования, мне пришлось всё это как-то называть. Я в ужасе бегу к Людмиле Васильевне, а она говорит: «Называйте, как хотите, — войдёте в историю». И сегодня 400 с лишним картин с моими названиями гуляют по свету.
Потому нас была первая выставка на ул. Горького, и мы страшно боялись, чтобы не украли картины. Потом была совершенно невероятная выставка в Академии художеств. Время её проведения совпало с путчем. Мы сидели там и не знали, что нас завтра ждёт: открытие выставки или контрреволюция. Потом были ещё выставки, но на эту выставку был огромный ажиотаж. Ничего подобного я не помню с 1974 года, когда была выставка в Академии художеств, посвященная 100-летию со дня рождения Н.К.Рериха.
Тут сидит наш реставратор Галина Захаровна Быкова. Когда была выставка в Академии художеств, мы с ней только знакомились. И она принесла к нам отреставрированного ею «Ледяного сфинкса». И не хотела отдавать, пока я не напишу расписку, хотя эта была наша картина, она только брала её на реставрацию. Потом мы этот эпизод вместе вспомнили и посмеялись.
У нас три музея по времени: первый — маленький, который был предметом нашей невероятной гордости; второй — музей, по которому водили экскурсии: это уже был настоящий музей, с залами, нужной высотой и другими необходимыми вещами, и наконец — третий музей. Два года назад мы его открыли уже в этих залах.
Должна сказать, что будучи в Германии, я была в двух музеях, построенных по последнему слову современной музейной техники: в музее прикладного искусства в Берлине и в музее янтаря. И, вы знаете, туда приходишь, и хочется уйти. Там холодно, там неуютно, там ничто не располагает к пребыванию в музее. И вспоминаю наши музеи. Когда посетители приходят сюда, они находят здесь уникальное соотношение искусства, архитектуры и человека. Концентрируясь вместе, это рождает необыкновенный внутренний подъем и удивительную атмосферу истинного музея. Недаром люди отмечают необыкновенную теплоту всего этого пространства.
Теперь мы вступили в новый качественный этап: мы сделали тематическую выставку, посвящённую 125-летию Н.К.Рериха, где принимали участие также картины Святослава Николаевича, и всего за два месяца до открытия начали поступать работы Юрия Николаевича Рериха. И мы успели отреставрировать рисунки. Вы были в зале Юрия Николаевича и успели заметить, какой это тонкий, одухотворённый художник, которому была присуща любовь к окружающим предметам. Вы все обратили внимание на композицию «Чайник и графин», на гостиную Рерихов в Сортавале. Для нас это уже история, по которой мы можем судить не только о семье Рерихов. Ведь наше старшее поколение — свидетели развития искусства, быта и жизни, конца XIX — начала XX века. Многое мы узнавали не из книг, а из разговоров наших родителей. Так что мы можем считать себя живыми свидетелями, а все, что мы здесь видим, есть материальные свидетельства жизни Рерихов, музей которых находится под нашей опекой. И последнее, что я хочу сказать: у нас сейчас находятся 23 работы Юрия Николаевича, из них 5 живописных. Тут висит у нас пейзаж, и я сначала поставила подпись Николая Константиновича, но Людмила Васильевна меня поправила, и сказала, что это пейзаж Юрия Николаевича. В этом раскрывается ещё одна сторона его творчества.
На это выделялись средства, но всё было замечательно только на бумаге. Сделано ничего не было. Все, что было ценного (двери, дубовый паркет, ручки от дверей и т.д.), всё было увезено. Тогда Людмила Васильевна сказала, что будем организовывать музей во флигеле, хотя мы сами там буквально «сидели друг на друге». В общем, освободили ту часть, где сейчас магазин.
Но легко сказать — организовать музей. Это был конец 1992 — начало 1993 года. Вы представьте: денег нет, ничего нет, всё делали сами. Вот Калёнков Серёжа разработал способ изготовления витрин (взять на прокат витрину стоило 200 000 рублей), сами красили, штукатурили и т.п.
В январе 1993 года пришло печальное известие о болезни Святослава Николаевича. Людмила Васильевна уехала на похороны, но мы продолжали трудиться. Приехав после похорон, Людмила Васильевна сказала, что Музей будет открыт. И в этом крошечном помещении мы просуществовали почти полтора года. Он, кстати сказать, пользовался большой популярностью. Сюда приезжало много народу, были большие экскурсии. На открытие приезжал М.С.Горбачёв. А началось с того, что к нам стали приходить школьники, причем самых разных возрастов. Гидами мы были сами, организовывали дежурства и т.п. Около полутора лет мы там жили, потом переехали на первый этаж, а затем переселились в эти грандиозные палаты.
Руководитель группы художественного и предметного фонда
Роттерт Татьяна Георгиевна:
— Когда мы встретились с Людмилой Васильевной и начали разговаривать конкретно, я сказала, что я зануда и не умею философствовать, а работать я могу. «Хорошо,—сказала Людмила Васильевна. — Философов у меня много», и приняла меня. И тут первое, с чем я столкнулась, — что надо устраивать праздник. Это была первая презентация: 9 октября 1990 года. У нас ничего не было, первое время (года два) мы жили «на шее» у Академии художеств, начиная с того, что я оттуда привозила витрины, и кончая бумагой и скрепками. Достали мы витрины, показали большие картины из серии «Гималаи», на открытии был М.С.Горбачёв.
Но для меня это запомнилось ещё одной стороной: была экспозиция, было всё в порядке, я звоню Людмиле Васильевне, а она говорит: всё в порядке, несите всё в запасник, в запаснике лучше сохранится. И со слезами на глазах я всё перетащила в запасник, а на другой день обратно. И тогда был наш первый праздник.
После этого у меня начались «жуткие будни», у меня оказался сундук с картинами из серии «Гималаи», и все без названия. Для того, чтобы записать их в инвентарную книгу для организации выставок, для страхования, мне пришлось всё это как-то называть. Я в ужасе бегу к Людмиле Васильевне, а она говорит: «Называйте, как хотите, — войдёте в историю». И сегодня 400 с лишним картин с моими названиями гуляют по свету.
Потому нас была первая выставка на ул. Горького, и мы страшно боялись, чтобы не украли картины. Потом была совершенно невероятная выставка в Академии художеств. Время её проведения совпало с путчем. Мы сидели там и не знали, что нас завтра ждёт: открытие выставки или контрреволюция. Потом были ещё выставки, но на эту выставку был огромный ажиотаж. Ничего подобного я не помню с 1974 года, когда была выставка в Академии художеств, посвященная 100-летию со дня рождения Н.К.Рериха.
Тут сидит наш реставратор Галина Захаровна Быкова. Когда была выставка в Академии художеств, мы с ней только знакомились. И она принесла к нам отреставрированного ею «Ледяного сфинкса». И не хотела отдавать, пока я не напишу расписку, хотя эта была наша картина, она только брала её на реставрацию. Потом мы этот эпизод вместе вспомнили и посмеялись.
У нас три музея по времени: первый — маленький, который был предметом нашей невероятной гордости; второй — музей, по которому водили экскурсии: это уже был настоящий музей, с залами, нужной высотой и другими необходимыми вещами, и наконец — третий музей. Два года назад мы его открыли уже в этих залах.
Должна сказать, что будучи в Германии, я была в двух музеях, построенных по последнему слову современной музейной техники: в музее прикладного искусства в Берлине и в музее янтаря. И, вы знаете, туда приходишь, и хочется уйти. Там холодно, там неуютно, там ничто не располагает к пребыванию в музее. И вспоминаю наши музеи. Когда посетители приходят сюда, они находят здесь уникальное соотношение искусства, архитектуры и человека. Концентрируясь вместе, это рождает необыкновенный внутренний подъем и удивительную атмосферу истинного музея. Недаром люди отмечают необыкновенную теплоту всего этого пространства.
Теперь мы вступили в новый качественный этап: мы сделали тематическую выставку, посвящённую 125-летию Н.К.Рериха, где принимали участие также картины Святослава Николаевича, и всего за два месяца до открытия начали поступать работы Юрия Николаевича Рериха. И мы успели отреставрировать рисунки. Вы были в зале Юрия Николаевича и успели заметить, какой это тонкий, одухотворённый художник, которому была присуща любовь к окружающим предметам. Вы все обратили внимание на композицию «Чайник и графин», на гостиную Рерихов в Сортавале. Для нас это уже история, по которой мы можем судить не только о семье Рерихов. Ведь наше старшее поколение — свидетели развития искусства, быта и жизни, конца XIX — начала XX века. Многое мы узнавали не из книг, а из разговоров наших родителей. Так что мы можем считать себя живыми свидетелями, а все, что мы здесь видим, есть материальные свидетельства жизни Рерихов, музей которых находится под нашей опекой. И последнее, что я хочу сказать: у нас сейчас находятся 23 работы Юрия Николаевича, из них 5 живописных. Тут висит у нас пейзаж, и я сначала поставила подпись Николая Константиновича, но Людмила Васильевна меня поправила, и сказала, что это пейзаж Юрия Николаевича. В этом раскрывается ещё одна сторона его творчества.
-
Надежда Лебедева
- Сообщений: 9804
- Зарегистрирован: 08 янв 2016, 08:23
Re: Круглый стол, посвященный десятилетию МЦР
Референт группы прессы и связям с общественностью
Бекрицкая Майя Петровна:
— Если перед вами раньше выступали профессионалы, люди, которые продолжали свою работу на уже выбранном раньше пути, то мне пришлось всё постигать сначала. А началось всё 2 октября, когда мы, закончив учредительное собрание, шли по Гоголевскому бульвару, у Людмилы Васильевны был скромный букет гвоздик необыкновенного розового цвета.
Тогда я была, что называется, немым свидетелем, и только задавалась вопросом: какое отношение я имею ко всей этой истории? Дело в том, что на учредительном собрании кто-то вышел из ревизионной комиссии и меня туда по этой причине включили. Но до этого меня заинтересовал ещё один вопрос, который был в Уставе, представленном на этом собрании. Меня заинтересовала такая фраза: «Космическая эволюция человечества». Я спросила у своих близких друзей: что это такое? Но они пожали плечами, хотя долго и много занимались Живой Этикой, встречались со Святославом Николаевичем... И тем не менее, полного и образного ответа я не получила.
Когда меня, сначала временно, взяли на работу в Центр, я пришла в это здание, где уже было много «деловых людей», и что-либо понять в этой ситуации было сложно. Потом Людмила Васильевна уехала за наследием, и стало ещё сложнее. Мне пришлось столкнуться с целым рядом лиц, которые предали дело. Одним из таких сильнейших ударов была Юферова, председатель ревизионной комиссии, искусствовед. Мы были с ней на «ты», знали друг друга раньше, и было как будто всё нормально, но накануне подведения итогов, я неожиданно, по приглашению, уехала в Индию. Мне предстояла встреча со Святославом Николаевичем, и я поняла, что единственной сферой, где я могу быть полезна, — это люди, которые будут приходить сюда, рериховские общества, и мне надо было задать Святославу Николаевичу в связи с этим необходимые вопросы. Я использовала эту возможность.
Когда я прилетела в Москву, мне на стол положили выводы ревизионной комиссии. Когда я их прочла, у меня волосы встали дыбом. Говорю: «Что же это такое, что вы тут написали? Это не соответствует действительности». Все выводы комиссии были обрушены на Людмилу Васильевну. Она же в это время отсутствовала. По чисто формальной причине её не было на месте и всем руководил Житенёв. Нас было четыре человека в ревизионной комиссии. Но только Поповкина-Колонтай Рита Александровна и я написали, что мы категорически против тех выводов. А Юферова и Старшов, два других члена комиссии, уже передали эти выводы заинтересованным лицам (назовем их так), минуя правление.
Я до последнего момента верила в Рыбакова, и Людмила Васильевна не пыталась меня разуверить. В этом заключен великий опыт жизни. Потом я выяснила, что Рыбаков склонен ко лжи, хотя ситуация, где это проявилось, была малозначимой. И то, что предчувствовала и провидела Людмила Васильевна, было правдой. Человек хотел забрать часть наследия и просил об этом Святослава Николаевича, но, безусловно, Святослав Николаевич был гораздо мудрее, чем многие думали. Это был 1991 год.
Много людей ещё приходили во имя своё, пытаясь подстраиваться, встраиваться в наши ряды. Если рериховские общества поднимут свои архивы, то станет ясным: всё, что исходило из Центра, всё было правдой, будь то положительные или отрицательные события — всё было правдой.
Готовясь к этим юбилейным торжествам, погружаясь в архивы тех лет, вновь и вновь убеждаешься в правоте и мудрости того, что делала тогда и делает сейчас Людмила Васильевна, поражаешься ее поистине бесконечному мужеству. Нам надо ещё много работать, так как десять лет — это ещё разминка, детский возраст. Новый качественный рубеж, на который сейчас переходят рериховские общества, обязывает всех нас ко многому.
Заместитель руководителя орготдела МЦР
Крамп Эдуард Русланович:
— Я впервые появился здесь, в Центре, в июне 1990 года. Я тогда жил в Таллинне и это была одна из самых первых моих поездок в Москву. Тогда я привез в Москву первые изданные нашим обществом репродукции. Людмилу Васильевну я тогда вообще не видел, она была в отъезде и первое, что я услышал, входя во флигель, была «матросская ругань». Ничего подобного услышать в этих стенах я, конечно, не предполагал. Тогда здесь ещё работала член эстонского общества Тоотс Наталья Александровна. Вид у нее был очень запуганный, и когда я зашел к ней в кабинет, она тихо шепотом спросила: «Что тебе надо?» Я сказал, что привёз репродукции Н.К. и хотел бы передать их Фонду. Она сказала: «Сиди тихо и никому не показывайся». Потом пришёл какой-то человек и спросил: «Что у вас?» Мы долго-долго писали с ним какие-то бумаги. Там, где сейчас находится касса, сидела девица с дымящей сигаретой, окруженная штабелями пустых бутылок. Впечатление было жуткое. Потрясенный всем этим, я вернулся в Таллинн.
Потом позвонила Майя Петровна Бекрицкая и пригласила меня на работу. Так как у меня было бухгалтерское образование, я стал работать бухгалтером. Это был конец 90-го года. Обстановка в Центре была, прямо скажем, ненормальная. Собирались группы людей. Они озирались и о чем-то перешептывались. В то время я работал бухгалтером-кассиром, а возле кассы было одно из укромных мест, где собирались главные заговорщики. Видя эту обстановку, мы (Андрей Миллер из Таллинна, Сергей Калёнков и я) собрались как-то в кабинете Людмилы Васильевны, чтобы поговорить об этом.
Бекрицкая Майя Петровна:
— Если перед вами раньше выступали профессионалы, люди, которые продолжали свою работу на уже выбранном раньше пути, то мне пришлось всё постигать сначала. А началось всё 2 октября, когда мы, закончив учредительное собрание, шли по Гоголевскому бульвару, у Людмилы Васильевны был скромный букет гвоздик необыкновенного розового цвета.
Тогда я была, что называется, немым свидетелем, и только задавалась вопросом: какое отношение я имею ко всей этой истории? Дело в том, что на учредительном собрании кто-то вышел из ревизионной комиссии и меня туда по этой причине включили. Но до этого меня заинтересовал ещё один вопрос, который был в Уставе, представленном на этом собрании. Меня заинтересовала такая фраза: «Космическая эволюция человечества». Я спросила у своих близких друзей: что это такое? Но они пожали плечами, хотя долго и много занимались Живой Этикой, встречались со Святославом Николаевичем... И тем не менее, полного и образного ответа я не получила.
Когда меня, сначала временно, взяли на работу в Центр, я пришла в это здание, где уже было много «деловых людей», и что-либо понять в этой ситуации было сложно. Потом Людмила Васильевна уехала за наследием, и стало ещё сложнее. Мне пришлось столкнуться с целым рядом лиц, которые предали дело. Одним из таких сильнейших ударов была Юферова, председатель ревизионной комиссии, искусствовед. Мы были с ней на «ты», знали друг друга раньше, и было как будто всё нормально, но накануне подведения итогов, я неожиданно, по приглашению, уехала в Индию. Мне предстояла встреча со Святославом Николаевичем, и я поняла, что единственной сферой, где я могу быть полезна, — это люди, которые будут приходить сюда, рериховские общества, и мне надо было задать Святославу Николаевичу в связи с этим необходимые вопросы. Я использовала эту возможность.
Когда я прилетела в Москву, мне на стол положили выводы ревизионной комиссии. Когда я их прочла, у меня волосы встали дыбом. Говорю: «Что же это такое, что вы тут написали? Это не соответствует действительности». Все выводы комиссии были обрушены на Людмилу Васильевну. Она же в это время отсутствовала. По чисто формальной причине её не было на месте и всем руководил Житенёв. Нас было четыре человека в ревизионной комиссии. Но только Поповкина-Колонтай Рита Александровна и я написали, что мы категорически против тех выводов. А Юферова и Старшов, два других члена комиссии, уже передали эти выводы заинтересованным лицам (назовем их так), минуя правление.
Я до последнего момента верила в Рыбакова, и Людмила Васильевна не пыталась меня разуверить. В этом заключен великий опыт жизни. Потом я выяснила, что Рыбаков склонен ко лжи, хотя ситуация, где это проявилось, была малозначимой. И то, что предчувствовала и провидела Людмила Васильевна, было правдой. Человек хотел забрать часть наследия и просил об этом Святослава Николаевича, но, безусловно, Святослав Николаевич был гораздо мудрее, чем многие думали. Это был 1991 год.
Много людей ещё приходили во имя своё, пытаясь подстраиваться, встраиваться в наши ряды. Если рериховские общества поднимут свои архивы, то станет ясным: всё, что исходило из Центра, всё было правдой, будь то положительные или отрицательные события — всё было правдой.
Готовясь к этим юбилейным торжествам, погружаясь в архивы тех лет, вновь и вновь убеждаешься в правоте и мудрости того, что делала тогда и делает сейчас Людмила Васильевна, поражаешься ее поистине бесконечному мужеству. Нам надо ещё много работать, так как десять лет — это ещё разминка, детский возраст. Новый качественный рубеж, на который сейчас переходят рериховские общества, обязывает всех нас ко многому.
Заместитель руководителя орготдела МЦР
Крамп Эдуард Русланович:
— Я впервые появился здесь, в Центре, в июне 1990 года. Я тогда жил в Таллинне и это была одна из самых первых моих поездок в Москву. Тогда я привез в Москву первые изданные нашим обществом репродукции. Людмилу Васильевну я тогда вообще не видел, она была в отъезде и первое, что я услышал, входя во флигель, была «матросская ругань». Ничего подобного услышать в этих стенах я, конечно, не предполагал. Тогда здесь ещё работала член эстонского общества Тоотс Наталья Александровна. Вид у нее был очень запуганный, и когда я зашел к ней в кабинет, она тихо шепотом спросила: «Что тебе надо?» Я сказал, что привёз репродукции Н.К. и хотел бы передать их Фонду. Она сказала: «Сиди тихо и никому не показывайся». Потом пришёл какой-то человек и спросил: «Что у вас?» Мы долго-долго писали с ним какие-то бумаги. Там, где сейчас находится касса, сидела девица с дымящей сигаретой, окруженная штабелями пустых бутылок. Впечатление было жуткое. Потрясенный всем этим, я вернулся в Таллинн.
Потом позвонила Майя Петровна Бекрицкая и пригласила меня на работу. Так как у меня было бухгалтерское образование, я стал работать бухгалтером. Это был конец 90-го года. Обстановка в Центре была, прямо скажем, ненормальная. Собирались группы людей. Они озирались и о чем-то перешептывались. В то время я работал бухгалтером-кассиром, а возле кассы было одно из укромных мест, где собирались главные заговорщики. Видя эту обстановку, мы (Андрей Миллер из Таллинна, Сергей Калёнков и я) собрались как-то в кабинете Людмилы Васильевны, чтобы поговорить об этом.
-
Надежда Лебедева
- Сообщений: 9804
- Зарегистрирован: 08 янв 2016, 08:23
Re: Круглый стол, посвященный десятилетию МЦР
Это был 1991 год, когда подобные лица стали буквально «вылетать» из Центра. До сих пор мы вспоминаем рассказы, как в один день Людмила Васильевна уволила 35 человек. (Л.В.: я хочу дополнить. После моего приезда из Индии, откуда я привезла наследие, через три дня я отбыла в Швейцарию, куда меня пригласила Кэтрин Кэмпбелл, тоже за картинами, которые я оттуда и привезла. После полуторамесячной командировки в Швейцарию я приехала и вижу, что тут расцвела «малина». И я в три дня эту команду «высадила». И Шишкова тогда еще кричала: «Они тебя убьют»). Но они не убили Людмилу Васильевну. А Людмила Васильевна вела себя очень героически.
Я помню момент с главным бухгалтером Зеленцовым, очень беспринципным человеком, который не хотел делать то, что нужно. И тогда Людмила Васильевна распорядилась не давать трудовую книжку, пока он не сдаст дела. Я был тогда этим очень удивлен и поражен, так как это был человек, не отдающий себе отчета ни в чем. И она всё-таки добилась своего. (Л.В.: Я дополню. Дело в том, что когда я потребовала, чтобы он сдал отчёт, он устроил забастовку: сел на кучу мусора во дворе и не хочет слезать. Я говорю: Андрей, слазь, а он ни в какую. В это время приходит Татьяна Петровна Григорьева и говорит ему: «Ты знаешь, что по этому поводу сказал Конфуций?» Зеленцов: «Да?!» «Конфуций» — менее уверенным голосом сказала Татьяна Петровна.
Но так тогда она и не сняла его, поэтому мне пришлось использовать другие методы. Конечно, это была самая мафиозная команда. Состав Фонда тогда был намного больше, чем сейчас. И мне очень жаль, что многие люди, которые тогда работали, не смогли понять, с чем они имели дело. И можно, наверное, написать целую книгу, «путь предательств в Фонде и Центре». Предательства были самыми разнообразными, начиная от чисто материальных и заканчивая глубоко духовными).
Но мне бы не хотелось останавливаться на этом, так как это больно и очень тяжело. Каждый раз и для Людмилы Васильевны, и для других людей это было большим испытанием.
Не забуду историю предательства тогдашнего вицеприезидента Гарды. И на правлении, где обсуждался этот вопрос, голоса разделились — правление раскололось на две части и, буквально небольшим перевесом голосов, был решен вопрос об отставке Гарды. Те, кто был против Людмилы Васильевны, — они ушли тогда. Мы получали тогда нищенскую зарплату по 200-300 рублей, хотя жить на них было просто невозможно (средняя зарплата тогда была 1200 — 1500 рублей).
Очень мало кто понимал, что вообще делалось. Возможно, это были единицы. И хорошо, если всё-таки хватало ума просто следовать за Людмилой Васильевной. Тогда не было достаточно ясного отношения, к чему мы идем.
Кстати, когда мы начали обсуждать тему финансового предательства Гарды, я понял, что мы с Людмилой Васильевной говорим на разных языках: хотя мы говорим на русском языке — мы не понимаем друг друга. Я говорю одно, Людмила Васильевна говорит другое, а я её не понимаю. Тогда она посадила меня за свой стол и сказала: «Садись и пиши, что надо сделать». И она стала мне диктовать: «Ты должен сделать то-то, ты должен написать то-то и то-то...» И я, как первоклассник, стал выводить, что мне нужно сделать. И только потом я осознал, что в действительности мне нужно было сделать.
Тогда я впервые осознал разницу того смысла, который мы вкладываем в слова. Мы говорим одинаковыми фразами, словами, но вкладываем туда настолько различный смысл, что не понимаем друг друга.
Считаю себя счастливым человеком, так как мне пришлось изучать язык Людмилы Васильевны. Я благодарен судьбе и Людмиле Васильевне за те уроки, что у меня были.
Вице-президент Международной Лиги защиты Культуры, вице-президент РАЕН
Фурсей Георгий Николаевич:
- Мне хотелось рассказать о том, как возникла Лига культуры. Хотя я раньше слышал о Н.К.Рерихе и знал некоторые из идеи, которые изложены в Живой Этике, тем не менее, первое живое соприкосновение с людьми, которые почитали наследие Рерихов, у меня произошло после тяжёлого потрясения, которое я пережил: после серьёзнейшей операции я попал в Трускавец.
И там мои друзья привели меня к одному замечательному человеку — это Попнярская С.И., которая почитала Агни Йогу и лечила меня своим жизнерадостным отношением к жизни. Потом в Питере началась эта страшная история с уничтожением культуры, науки, образования. Многие люди интуитивно почувствовали, что умирать вот так, молча, неприлично, и нужно заявить, что мы не согласны с этой ситуацией. Тогда это казалось наивным. Мы обратились к известным людям нашей страны и за рубежом, чтобы они тоже высказались по этому поводу.
Тогда же мы встретились с Д.С.Лихачёвым, замечательным скульптором М.К.Аникушиным, Булатом Окуджавой, и многими, многими другими людьми, которые были не согласны с той ситуацией, в которую нас погружали. И вот, выходя из кабинета Дмитрия Сергеевича Лихачёва, я встретил Михаила Николаевича Чирятьева. Мы с ним поговорили, и он пригласил меня на Рериховские чтения: крупную конференцию, посвящённую 60-летию Пакта Мира. Моё впечатление было просто потрясающим.
Я помню момент с главным бухгалтером Зеленцовым, очень беспринципным человеком, который не хотел делать то, что нужно. И тогда Людмила Васильевна распорядилась не давать трудовую книжку, пока он не сдаст дела. Я был тогда этим очень удивлен и поражен, так как это был человек, не отдающий себе отчета ни в чем. И она всё-таки добилась своего. (Л.В.: Я дополню. Дело в том, что когда я потребовала, чтобы он сдал отчёт, он устроил забастовку: сел на кучу мусора во дворе и не хочет слезать. Я говорю: Андрей, слазь, а он ни в какую. В это время приходит Татьяна Петровна Григорьева и говорит ему: «Ты знаешь, что по этому поводу сказал Конфуций?» Зеленцов: «Да?!» «Конфуций» — менее уверенным голосом сказала Татьяна Петровна.
Но так тогда она и не сняла его, поэтому мне пришлось использовать другие методы. Конечно, это была самая мафиозная команда. Состав Фонда тогда был намного больше, чем сейчас. И мне очень жаль, что многие люди, которые тогда работали, не смогли понять, с чем они имели дело. И можно, наверное, написать целую книгу, «путь предательств в Фонде и Центре». Предательства были самыми разнообразными, начиная от чисто материальных и заканчивая глубоко духовными).
Но мне бы не хотелось останавливаться на этом, так как это больно и очень тяжело. Каждый раз и для Людмилы Васильевны, и для других людей это было большим испытанием.
Не забуду историю предательства тогдашнего вицеприезидента Гарды. И на правлении, где обсуждался этот вопрос, голоса разделились — правление раскололось на две части и, буквально небольшим перевесом голосов, был решен вопрос об отставке Гарды. Те, кто был против Людмилы Васильевны, — они ушли тогда. Мы получали тогда нищенскую зарплату по 200-300 рублей, хотя жить на них было просто невозможно (средняя зарплата тогда была 1200 — 1500 рублей).
Очень мало кто понимал, что вообще делалось. Возможно, это были единицы. И хорошо, если всё-таки хватало ума просто следовать за Людмилой Васильевной. Тогда не было достаточно ясного отношения, к чему мы идем.
Кстати, когда мы начали обсуждать тему финансового предательства Гарды, я понял, что мы с Людмилой Васильевной говорим на разных языках: хотя мы говорим на русском языке — мы не понимаем друг друга. Я говорю одно, Людмила Васильевна говорит другое, а я её не понимаю. Тогда она посадила меня за свой стол и сказала: «Садись и пиши, что надо сделать». И она стала мне диктовать: «Ты должен сделать то-то, ты должен написать то-то и то-то...» И я, как первоклассник, стал выводить, что мне нужно сделать. И только потом я осознал, что в действительности мне нужно было сделать.
Тогда я впервые осознал разницу того смысла, который мы вкладываем в слова. Мы говорим одинаковыми фразами, словами, но вкладываем туда настолько различный смысл, что не понимаем друг друга.
Считаю себя счастливым человеком, так как мне пришлось изучать язык Людмилы Васильевны. Я благодарен судьбе и Людмиле Васильевне за те уроки, что у меня были.
Вице-президент Международной Лиги защиты Культуры, вице-президент РАЕН
Фурсей Георгий Николаевич:
- Мне хотелось рассказать о том, как возникла Лига культуры. Хотя я раньше слышал о Н.К.Рерихе и знал некоторые из идеи, которые изложены в Живой Этике, тем не менее, первое живое соприкосновение с людьми, которые почитали наследие Рерихов, у меня произошло после тяжёлого потрясения, которое я пережил: после серьёзнейшей операции я попал в Трускавец.
И там мои друзья привели меня к одному замечательному человеку — это Попнярская С.И., которая почитала Агни Йогу и лечила меня своим жизнерадостным отношением к жизни. Потом в Питере началась эта страшная история с уничтожением культуры, науки, образования. Многие люди интуитивно почувствовали, что умирать вот так, молча, неприлично, и нужно заявить, что мы не согласны с этой ситуацией. Тогда это казалось наивным. Мы обратились к известным людям нашей страны и за рубежом, чтобы они тоже высказались по этому поводу.
Тогда же мы встретились с Д.С.Лихачёвым, замечательным скульптором М.К.Аникушиным, Булатом Окуджавой, и многими, многими другими людьми, которые были не согласны с той ситуацией, в которую нас погружали. И вот, выходя из кабинета Дмитрия Сергеевича Лихачёва, я встретил Михаила Николаевича Чирятьева. Мы с ним поговорили, и он пригласил меня на Рериховские чтения: крупную конференцию, посвящённую 60-летию Пакта Мира. Моё впечатление было просто потрясающим.
-
Надежда Лебедева
- Сообщений: 9804
- Зарегистрирован: 08 янв 2016, 08:23
Re: Круглый стол, посвященный десятилетию МЦР
Было много представителей разных городов, и все молодые люди. Тогда же мы поговорили с Людмилой Васильевной и спонтанно возникла идея создать организацию, которая бы претворяла в жизнь те идеи, что были в основе Всемирной Лиги культуры, введя туда слово «защита», так как оно остается актуальным сейчас, и будет актуально в будущем.
Вы знаете, что сейчас происходит формирование нового этапа нашей культуры в целом. Появилась «Белая крепость культуры». На нашей российской земле есть к чему прислониться, есть куда идти искать защиту, и есть полное ощущение того, что это всё уже совершенно необратимо. Тот подвиг, который совершила Людмила Васильевна и все те, кто выступал сегодня, кто принимает участие в работе МЦР, — все это пример для нашего общества, которое, находясь сегодня в совершенно униженном, тяжелейшем состоянии, имеет такой яркий свет, который позволяет нам надеяться на будущее, на то, что мы с успехом выйдем из этой трудной ситуации, претерпев все муки и страдания, причем выйдем очищенными и поднявшимися.
Мне очень приятно было видеть людей из совершенно разных областей. Особенно космонавтов, которые были первыми, кто осваивал Космос, — это великое событие нашего века. Я думаю, мы должны поддержать нашу станцию «Мир», так как это великое достижение всего нашего народа и нашей науки, это символ, который оберегает нашу Землю.
В заключение я хочу сказать, что мы были потрясены происшедшими грустными событиями в Санкт-Петербурге. Тем не менее я хотел передать поздравления от многих организаций, друзей, коллег по случаю 10-летия МЦР.
Президент МЦР
Печников Геннадий Михайлович:
— Дорогие друзья. Должен сказать, что это на редкость удивительный юбилей, не просто праздничный, но действенный, деловой. Я смотрю на вас всех: уже четыре дня мы заседаем, но не устали, а хочется ещё, ещё и ещё. Наверное, потребность быть вместе — одно из наших отличительных качеств, так как в единстве — сила всех, а особенно интеллигенции и людей духовных. Вот мой сосед, космонавт, ушёл и оставил текст обращения, которым я просто потрясён. Когда я впервые узнал, что нашу станцию «Мир» хотят затопить, первое слово было — позор.
Вы знаете, мы обороняли Брестскую крепость, Москву, Ленинград, Сталинград и завоевание нашей космонавтики не имеем права отдавать без борьбы. Это было бы чудовищно, это не в духе России, это не в принципах нашей культуры. Когда я был в Звёздном городке и спросил у космонавтов: «Если она будет затоплена, можно ли через пять лет построить такую?», меня подняли на смех и сказали, что и через двадцать пять лет мы такую станцию не построим. Я спросил, кому это выгодно? Конечно, американцам. Сейчас мы первые, а если затопим — Америка будет впереди. Вот такой был откровенный разговор.
И вот сейчас к нам обращаются: создан фонд поддержки, так давайте соберём хоть по рублю, чтоб было стыдно государству... Мы с Лакшиным сделали фильм о купечестве, так он говорил, что в первом поколении купцы были бандитами: воровали, грабили, душили. А уже четвертое поколение — отдавало всё России. Мамонтов, Савва Морозов, Бахрушин — его имя присвоено театральному музею, поздравление от этого музея вы сегодня слышали.
В заключение хочу перефразировать известную фразу: «Эволюционный держите шаг, неугомонный не дремлет враг!» И сейчас, когда к нам в бронзе снова пришли Николай Константинович и Елена Ивановна, они будут встречать всех, кто приходит в Музей, и будут давать нам силы продолжать начатое ими дело.
16 ноября в Международном Центре Рерихов начала работу выставка Ольги Киряшовой и Александра Белова. На вернисаже выставки Л.В.Шапошникова вручила юбилейные медали старейшему из друзей и спонсоров МЦР — чемпиону мира по шахматам А.Е.Карпову. Он был награжден медалями «Николай Рерих» и «Святослав Рерих», а возглавляемая им Международная ассоциация Фондов Мира — медалью «Святослав Рерих».
Вы знаете, что сейчас происходит формирование нового этапа нашей культуры в целом. Появилась «Белая крепость культуры». На нашей российской земле есть к чему прислониться, есть куда идти искать защиту, и есть полное ощущение того, что это всё уже совершенно необратимо. Тот подвиг, который совершила Людмила Васильевна и все те, кто выступал сегодня, кто принимает участие в работе МЦР, — все это пример для нашего общества, которое, находясь сегодня в совершенно униженном, тяжелейшем состоянии, имеет такой яркий свет, который позволяет нам надеяться на будущее, на то, что мы с успехом выйдем из этой трудной ситуации, претерпев все муки и страдания, причем выйдем очищенными и поднявшимися.
Мне очень приятно было видеть людей из совершенно разных областей. Особенно космонавтов, которые были первыми, кто осваивал Космос, — это великое событие нашего века. Я думаю, мы должны поддержать нашу станцию «Мир», так как это великое достижение всего нашего народа и нашей науки, это символ, который оберегает нашу Землю.
В заключение я хочу сказать, что мы были потрясены происшедшими грустными событиями в Санкт-Петербурге. Тем не менее я хотел передать поздравления от многих организаций, друзей, коллег по случаю 10-летия МЦР.
Президент МЦР
Печников Геннадий Михайлович:
— Дорогие друзья. Должен сказать, что это на редкость удивительный юбилей, не просто праздничный, но действенный, деловой. Я смотрю на вас всех: уже четыре дня мы заседаем, но не устали, а хочется ещё, ещё и ещё. Наверное, потребность быть вместе — одно из наших отличительных качеств, так как в единстве — сила всех, а особенно интеллигенции и людей духовных. Вот мой сосед, космонавт, ушёл и оставил текст обращения, которым я просто потрясён. Когда я впервые узнал, что нашу станцию «Мир» хотят затопить, первое слово было — позор.
Вы знаете, мы обороняли Брестскую крепость, Москву, Ленинград, Сталинград и завоевание нашей космонавтики не имеем права отдавать без борьбы. Это было бы чудовищно, это не в духе России, это не в принципах нашей культуры. Когда я был в Звёздном городке и спросил у космонавтов: «Если она будет затоплена, можно ли через пять лет построить такую?», меня подняли на смех и сказали, что и через двадцать пять лет мы такую станцию не построим. Я спросил, кому это выгодно? Конечно, американцам. Сейчас мы первые, а если затопим — Америка будет впереди. Вот такой был откровенный разговор.
И вот сейчас к нам обращаются: создан фонд поддержки, так давайте соберём хоть по рублю, чтоб было стыдно государству... Мы с Лакшиным сделали фильм о купечестве, так он говорил, что в первом поколении купцы были бандитами: воровали, грабили, душили. А уже четвертое поколение — отдавало всё России. Мамонтов, Савва Морозов, Бахрушин — его имя присвоено театральному музею, поздравление от этого музея вы сегодня слышали.
В заключение хочу перефразировать известную фразу: «Эволюционный держите шаг, неугомонный не дремлет враг!» И сейчас, когда к нам в бронзе снова пришли Николай Константинович и Елена Ивановна, они будут встречать всех, кто приходит в Музей, и будут давать нам силы продолжать начатое ими дело.
16 ноября в Международном Центре Рерихов начала работу выставка Ольги Киряшовой и Александра Белова. На вернисаже выставки Л.В.Шапошникова вручила юбилейные медали старейшему из друзей и спонсоров МЦР — чемпиону мира по шахматам А.Е.Карпову. Он был награжден медалями «Николай Рерих» и «Святослав Рерих», а возглавляемая им Международная ассоциация Фондов Мира — медалью «Святослав Рерих».
Вернуться в «Как создавался МЦР»
Кто сейчас на форуме
Количество пользователей, которые сейчас просматривают этот форум: нет зарегистрированных пользователей и 33 гостей