Л. Репин. Ждите, я вернусь! // Комсомольская правда, 1985, 22 марта

[Надежда Лебедева]

Л. Репин. Ждите, я вернусь! // Комсомольская правда, 1985, 22 марта

https://icr.su/rus/news/icr/detail.php?ELEMENT_ID=7062



Она провела в Индии около семи лет, изучая жизнь племён, затерянных в горах и джунглях.

Когда через дорогу прямо перед машиной внезапно переметнулось нечто огромное, полосатое, все трое даже не сразу сообразили, что это был тигр. Однако старенький «джип» по-своему отреагировал и немедленно, словно бы охнув, осел на заднее колесо. Мужчины попросили Шапошникову пойти в заросли и посмотреть, не затаился ли тигр поблизости, пока они займутся колесом. Только потом они все подумали о том, что она вполне бы могла и не вернуться.

Оружия у них не было, и, наверное, потому колесо удалось сменить с рекордной скоростью.

…И вот мы сидим у неё дома – в Москве на проспекте Вернадского, и она, увлекаясь, но тем не менее не упуская сколько-нибудь важных подробностей, рассказывает о своей жизни среди простых, добрых людей, мудрых, как испытавшие всё в жизни старцы, и доверчивых, словно дети, ещё не видавшие зла. Она любит этих людей, и они тоже полюбили её.

Слушая Людмилу Васильевну, я подумал, что без этой счастливо взаимной любви вряд ли ей удалось бы добиться столь яркого научного успеха и уж, конечно, вряд ли она смогла написать свои замечательные книги. Потому что человек, окрылённый любовью, поднимается выше и видит гораздо больше.

И ещё, сидя рядом с Людмилой Васильевной, я завидую студентам Института стран Азии и Африки, которые в своих аудиториях могут её слушать едва ли не каждый день.

Её индийские дороги через горы и джунгли начались, как она считает, совершенно случайно. Думается, это не совсем так. Её любимым героем в юности был Миклухо-Маклай, она о нём много читала, и он звал её за собой.

Её учитель – профессор А.М.Дьяков, внимательно и пристально следивший за ней, сказал, как будто так просто: «А, между прочим, в Индии есть племя тода, о котором никто не знает, откуда оно взялось…» И этих слов стало достаточно, чтобы Шапошникова потеряла покой и ощутила настоящую тоску. Она почувствовала неодолимое желание вернуться в эту удивительную страну, поэтому когда стало известно, что в Мадрасский университет ищут преподавателя русского языка, Шапошникова поняла, что не простит себе, если упустит такой блистательный шанс.

Тогда-то и начались её странствия по горам и джунглям – от племени к племени. Мой «неосторожный» вопрос: «Но почему же именно индийские племена Вас интересовали больше всего?» – обрёк меня на прослушивание едва ли не полного курса по истории Индии.

Племенами она заинтересовалась прежде всего потому, что это поразительно яркие осколки прошлого, неведомо как сохранившиеся в наш космический и атомный век. Исчезающие люди давно исчезнувших эпох. Каждое из этих племён живёт своей жизнью, мало похожей на другую, а то и вовсе не похожей, но что особенно важно – именно с этих племён и начинается многоликая, поразительная по своей фантазии и глубине, по таланту, философии культура Индии. Живое прошлое – вот что такое эти племена.

У некоторых из них – родовой строй, часто материнский – в основном у южноиндийских племён. Иногда явно намечается переход к отцовскому. Прослеживая эти связи, Шапошникова, позабыв на время о том, что над головой летают самолёты и спутники, пускалась в увлекательное путешествие по извилистым, иногда обрывающимся и неожиданно вновь возникающим тропам времени…

Вот племя кунинда, живущее на севере Индии высоко в горах. Научно-технический прогресс обделил их, пожалуй, более всех. К примеру, они не знают колеса, хотя и превосходно обходятся без него. Они видели автомобили и уж, конечно, уяснили смысл колёс, но в жизни колесо им не нужно. Они даже и попытки не сделали соорудить его.

Или взять гончарный круг, появление которого сыграло столь важную роль в истории всего человечества. У большинства индийских племён его нет. У гончара в одном из племён она спросила, почему он не пользуется гончарным кругом – ведь видел же неподалёку, в одной из обычных деревень. Старик ответил: «Послушай, амма (мать) Людмила, разве можно на круге сделать такой звонкий горшок?» Она задумалась, стараясь понять, что он имел в виду. Эти люди обладали удивительным умением вкладывать в обычные слова ещё и особый смысл. Старик добавил: «Мои горшки несут тепло моих рук».

«Вы представляете, как это интересно, – говорит Людмила Васильевна, и глаза её загораются, – жить среди людей, о которых в других местах земли можно узнать только от археологов!»

А ведь действительно, где-то в Египте, в Месопотамии, в глубинных пластах земли археологи по крупицам собирают давно потускневшие осколки навсегда ушедшего мира, чтобы по ним воссоздать картины жизни, а она живёт с этими людьми, говорит с ними на их языке, вникая в смысл древних обрядов, обычаев, раскрывая их бесхитростные, но необыкновенно чуткие души. Если честно, я очень завидовал Людмиле Васильевне.

Я слушал её и думал о том, что вот как странно – она пришла к этим людям из совершенно другого мира, как инопланетянин, опустившийся на Землю после бесконечных блужданий меж звёзд в поисках себе подобных, как человек, во множество раз превосходящий по уровню накопленных знаний. Но у неё не только не было ни малейшего превосходства в рассказе об этих людях, ни тени всё понимающего и всё объясняющего снисхождения – наоборот! Она жила с ними, как равная с равными, она делила их пищу и кров, помогала им чем могла, и они отвечали ей тем же. Впрочем, у неё и не было особых на то оснований – чувствовать своё превосходство. Да и есть ли оно? Многому доброму и, прежде всего, их отношению друг к другу, считает Шапошникова, мы можем у них поучиться.

Как-то раз в беседе с Тайсынпуф, уже немолодой женщиной племени тода, зашла речь о предках. Тайсынпуф быстро назвала всех своих родичей до седьмого колена (многие из тода, кстати, могут перечислить их до двенадцатого колена) и с нетерпением ждала, когда амма Людмила назовёт своих. Уже на двоюродных братьях и сёстрах Шапошникова безнадёжно запуталась, и Тайсынпуф, буквально потрясённая, с изумлением смотрела на неё.

А дальше случилось нечто необъяснимое: о ней стали заботиться всем племенем, носить еду, всячески оберегать. Не сразу она поняла, что её считают умственно неполноценной. Разве может нормальный человек не знать своих родственников до седьмого колена!

А с тода – теми самыми тода, о которых давным-давно так коварно заговорил профессор Дьяков, у неё сложились особые отношения. Там, в горах, в их мандах – деревнях с необычными полукруглыми жилищами из бамбука и низкими, у самой земли, входами-лазами она оставила часть своего сердца. «Вы не представляете, какие это люди! – говорила она. – Доброжелательные, мягкие, простодушные…»

Она появилась у тода, когда всё племя насчитывало всего 845 человек. Они встретились приветливо, но для того чтобы добиться полного их расположения и понимания, у неё ушло много времени. Они дарили ей свои песни, растекавшиеся по склонам гор и рождавшие эхо в зелёных долинах, они делали всё, чтобы высоко в горах и на прерывистых тропах в джунглях она чувствовала себя так же спокойно, уверенно, как и дома, на проспекте Вернадского. Это им удалось. Но ещё больше удалось это ей.

Она вернулась в племя спустя восемь лет после того, как покинула их. И первый же тода, который встретил её, заплакал от радости.

На прощание Людмила Васильевна предложила мне чаю, и я, стараясь быть возможно больше бесхитростным, спросил: «Кстати, а как вы решали проблему питания? – Я совершенно не был уверен, что она не ходила охотиться с луком и стрелами в джунгли. – Какие-нибудь консервы Вы брали с собой?»

Она посмотрела так, будто я спросил, а не написала ли она свои книги, никогда не покидая вот этой квартиры.

Никакой еды она не брала. Ела вместе со всеми. С тода – только травы, плоды, поскольку мяса они не едят, в племени каникаров на юго-западе Индии – коренья, и вот это, пожалуй, было труднее всего. Каникары не были убеждёнными вегетарианцами, как тода, и однажды принесли ей из джунглей деликатес из деликатесов, по случаю которого в селении устраивают праздник – огромную, препротивную в глазах русской женщины крысу. При виде изысканного угощения Шапошникову замутило и, отведя глаза – лгать некрасиво! – она объяснила, что вообще мяса не ест.

Потом она показала мне изящнейший лук, принадлежащий некогда вождю племени бондо, который она выменяла на полюбившийся вождю карманный фонарь. Лук ей был нужен для коллекции, а вождь ночами стал ходить по джунглям, любуясь светом, который из ничего рождался у него в руках, и – Шапошникова едва ли не дрожала от мысли, что батарейки сядут и с луком придётся расстаться.

Уходить от неё мне так же не хотелось, как и ей, когда она расставалась с тода.

«Комсомольская правда» от 22 марта 1985 г.